«Если», 2010 № 01 (203) - [110]

Но случались в этом на вид исправно работающем литературном конвейере порой странные перебои. Долгие и на первый взгляд необъяснимые остановки, загадку которых, может быть, чуть-чуть прояснит цитата, с которой начиналась статья.

Однако все по порядку. После первой профессиональной публикации — ею стал рассказ «Планета Горгона», опубликованный в февральской книжке британского журнала «Nebula Science Fiction» за 1954 год, — и выпущенного в следующем году дебютного романа «Восстание на Альфе-С» Силверберг перебрался в снятую квартирку на Западной 114-стрит, где обрел неожиданных соседей. Оказалось, что в том же доме проживали еще два писателя-фантаста — уже тогда известный Рэндалл Гарретт и начинающий Харлан Эллисон, чья звезда взойдет позже — вместе со звездой Роберта Силверберга. Именно Гарретт познакомил последнего с доброй дюжиной тогдашних сильных мира сего — редакторами журналов и издательств, выпускавших научную фантастику. Более того, Гарретт даже опубликовал несколько произведений в соавторстве с начинавшим Силвербергом — под общим псевдонимом Роберт Рэндалл.

И если ранние романы Силверберга были откровенным коммерческим «проходняком», написанным исключительно ради денег, то с рассказами не все так просто. По крайней мере, специальную премию «Хьюго» в 1956 году Силверберг получил не за «километраж» печатной продукции, а как самый многообещающий молодой автор! Радость для лауреата была двойной — ведь он открыл счет своим литературным трофеям не где-нибудь, а в родном Нью-Йорке.

«Гениев конвейера» в американской литературе не счесть. Однако примеров эволюции, проделанной Силвербергом — от рядового ремесленника до элитарного лидера Новой Волны, признанного стилиста, мастера интеллектуальной прозы, густо насыщенной мифологической и общекультурологической символикой, — что-то не припоминаю. Точнее, даже не эволюции, а настоящей реинкарнации (одна из любимых тем писателя) — если иметь в виду дважды поминки «по себе любимому», устроенные им самим в начале 1960-х и полтора десятилетия спустя.

В 1960 году, когда, казалось, ничто не способно было остановить этот набравший обороты механизм, уникальный даже на американском книжном рынке, Роберт Силверберг непостижимым образом замолчал. Совсем перестал писать фантастику, ограничившись только косметической перелицовкой ранее изданного. Из-под его пера выходило все, что угодно — от научно-популярных книг для детей до той же «жесткой эротики» (или «мягкого порно» — это уж кому как), но только не произведения жанра, в котором он успел завоевать определенные позиции. Если не романами, то уж произведениями короткой формы — точно.

В деньгах он тогда уже не нуждался. В противном случае вряд ли «взошел» бы на покупку в 1962 году особняка, в котором ранее проживал знаменитый нью-йоркский мэр Фиорелло ла Гуардиа…

А затем столь же неожиданно и непредсказуемо последовала новая впечатляющая — на этот раз и качественно — обойма из сложных и ярких по идеям и языку фантастических романов и рассказов. Считается, что магом, осуществившим реинкарнацию Силверберга, был известный писатель и легендарный редактор Фредерик Пол. Он как раз в то время начал редактировать журнал «Galaxy» и выдал Силвербергу своего рода картбланш — пиши, чего душа желает, все напечатаю!

И Силверберг выдал. Душа его к тому времени желала иного, не того, что приходилось писать ранее. Психологизма, постановки острых социальных вопросов, бесконечного копания в мифологии, эротике, подсознательном, постижения «темных закоулков» человеческой души… Душа писателя-фантаста желала того, чем занималась серьезная современная литература, которую студент Силверберг изучал во время учебы в Колумбийском университете.

Не случайно критики назвали возвращение писателя в научную фантастику «квантовым скачком». В интервью журналу «Vector», данном осенью 1976 года, Силверберг вспоминал: «Единственное, что я в ясном уме и трезвом рассудке порешил сделать в конце шестидесятых, так это вернуться заново к классическим темам научной фантастики. Мне казалось, они использовались не так, как надо — я имею в виду именно литературное исполнение, а не замысел. Мне захотелось попытаться выправить это положение, привнести в научную фантастику не что иное, как художественную литературу — в ту пору подобная задача мало кого интересовала. Иначе говоря, попытаться пересмотреть всю классику этого жанра под новым углом зрения».

А десятью годами позже, выступая на одной из конвенций, он вернулся к годам «славной английской революции» — движению Новой Волны (одним из самых горячих американских сторонников которой оставался на протяжении всех 1970-х). Однако тон его выступления несколько изменился: «Мне и моим друзьям по другую сторону Атлантики и в голову не приходило, что мы создаем какую-то новую литературу, совершаем жанровую революцию. Мы просто хотели вернуть уже существующую литературу на ее магистральный путь, по которому она шла, начиная с «Одиссеи» и «Путешествий Гулливера». И с которого окончательно сбилась в начале нашего столетия… Хотя, если задуматься, все без исключения революции на свете начинаются с подобных утверждений: мы просто хотим улучшить мир, вернуть его к первозданному состоянию Рая. Сказав это, революционеры решительно приступают к строительству очередного Ада. А потом, отчаявшись и изрядно устав, принимаются за улучшение своего собственного благосостояния, лишь изредка брюзжа по поводу заблуждений молодости…».