«Если», 2009 № 02 (192) - [32]

* * *

Главный королевский палач был тощим неприметным человечком, отцом двух взрослых дочерей. У него было отвратительное, с точки зрения Янины, качество: после первого часа в допросной камере подследственный начинал любить главного палача, обращаться к нему голосом, полным нежности, и плакать от невозможности рассказать больше, чем знает.

Поэт говорил без умолку.

Он заметил Янину во время «схватки на языках». Либо потом, после приглашения, переданного через дуэнью, вообразил себе, что заприметил даму, сидевшую в первом ярусе. Тем поразительнее для него была новость, что Янина станет женой принца.

Поражение в схватке ранило его сильнее, чем можно было предположить. Он понимал, что обойден несправедливо. «Я был не в себе, я же творческая личность, я совсем ничего не помню из этих дней, только обиду, отчаяние… Мне казалось, что кончена жизнь…»

Он решил обратиться к колдуну — не к шарлатану, которых полно в городе. К настоящему колдуну, из запрещенных, живущих в глухих местах, в глубоких пещерах. Говорили, что настоящий колдун способен сделать талантливого человека гением. Слово «гений» произносили шепотом, оно имело несколько смыслов, в том числе весьма опасные. Однако поэт ничего не боялся в тот момент: он был слишком уязвлен. Он жаждал признания.

Ему повезло: он быстро нашел такого колдуна, и тот взял его в обучение. Чему и как учил его колдун, поэт не мог вспомнить, не мог, как ни старался. Скорее всего, колдун вообще ничему не учил его: показал «синий огонь, от которого тело делается деревом, а взгляд — древесным корнем». Поэт ходил после этого твердый, послушный, а взгляд его, как ему казалось, проникал в природу вещей. Колдун нанес на его руку символы и отпустил. Высшее знание о природе мира подсказало поэту, что он должен явиться к Янине, найти «это» и уничтожить.

Корень-взгляд, прорастающий в предметах, сказал ему, что «это» — сорочка. Едва сверток оказался в его руках, синий огонь появился снова: поэт сжег рубашку в камине, хотя тонкая ткань не хотела гореть.

Где искать колдуна, он не мог рассказать, хотя очень-очень желал этого. Мысли его путались. Иногда он импровизировал, говорил стихами, и отдельные чеканные строфы плавали в бульоне бесформенной банальной речи.

После допроса он умер, и королевский палач не имел к его смерти касательства. Вероятно, поэт выполнил свое предназначение: он пробормотал слова «синий огонь», обмяк и перестал дышать.

* * *

Самая тонкая, самая мягкая ткань — шелк, или хлопок, или паутинное шитье — казались ей грубыми и тяжелыми и раздражали кожу. Янина маялась, будто собственную ее кожу сожгли в камине. Она то ненавидела поэта и жалела, что вор умер легко. То раскаивалась и чувствовала себя виноватой. Какое лихо занесло ее в тот вечер на «схватку на языках»?! Как вышло, что она, сама того не желая, стала проклятием для хорошего, талантливого человека, ну, тщеславного… А он стал проклятием для нее. Они друг друга стоили.

На другой день после происшествия король вызвал ее к себе. Янина отправилась в его покои, выпрямив спину и стиснув зубы, но ничего страшного не произошло: король усадил ее в кресло и долго, подробно расспрашивал об обстоятельствах ее рождения, смерти матери, о тетке и о детстве. Как выяснилось потом, он отправил в Усток гонцов со столь же подробными и тайными расспросами.

— У меня была сестра-близнец, — говорила Янина. — Она умерла, не прожив и нескольких дней.

— Это ничего не объясняет, — бормотал король.

Он говорил с Яниной почти без раздражения. Только временами, замолкая, смотрел прямо перед собой, и тогда от его взгляда делалось страшно.

— Обереги, — сказал он наконец. — Я надену на тебя все, что могу только придумать — на случай, если рубашка защищала тебя, скажем, от старого проклятия. Если при твоем рождении кто-то из врагов семьи…

— У нас не было врагов.

— Откуда ты знаешь? Враги — не мухи, чтобы лезть ребенку в глаза. Если кто-то из врагов семьи проклял тебя при рождении, и твоя сестра, возможно, от этого проклятия умерла, а ты, возможно, выжила благодаря сорочке… Сорочка росла вместе с тобой, говоришь? Очень, очень искусное изделие, хотел бы я видеть мастера, который на такое способен. Но и у нас кое-что есть, и короне в разное время служили мастера…

Он открыл сундук, окованный сизым железом.

— Вот перстни. Носить, не снимая. Если упадет — не поднимать ни в коем случае, — он говорил так уверенно и деловито, что у Янины вдруг вырвалось жалобное:

— А это поможет?

— Если помогала сорочка, поможет и это, — отозвался он, разглядывая на просвет огромный бирюзовый камень. — Это сильнейшие обереги из всех, что есть на свете. Вот пояс, — он вытащил кожаную замшевую полоску, — носи под одеждой, на голом теле. Когда ты забеременеешь — пояс растянется.

Янина прикусила язык.

— Если рубашка защищала тебя от старого проклятия — ты будешь в безопасности и без нее. Но если рубашка служила для другой цели… — он покачал головой. — Я научу тебя нескольким заклинаниям. Как почувствуешь малейшее недомогание — читай вслух, пока не онемеет язык.

* * *

Весь следующий месяц Янина только и делала, что читала заклинания. Замолкала только наедине с принцем — чтобы не пугать его.