«Если», 2008 № 07 (185) - [23]

Когда настал вечер, а никаких срочных дел не осталось, я не стал звонить Кейт – пусть она лучше думает, что я до сих пор вкалываю в компьютерном зале без окон. Я ушел из кафе и улегся на кровати в общежитии. В комнате было пусто, все соседи ушли в город.

Я позвонил Элисон в Цюрих и ввел ее в курс дела. Во время разговора я слышал, как ее муж Филипп пытался успокоить Лауру в другой комнате, баюкая вопящую дочку.

Новости Элисон заинтриговали:

– Теория Кэмпбелла не может быть идеальной, но, видимо, близка к истине. Возможно, мы сумеем найти способ заставить ее соответствовать динамике, которую мы наблюдали.

Все десять лет с тех пор, как мы наткнулись на дефект, наша работа оставалась удручающе эмпирической: мы делали вычисления и наблюдали, какой эффект они производят. Мы никогда даже близко не подходили к обнаружению фундаментальных принципов.

– Как думаешь, Сэм знает все это? – спросила она.

– Понятия не имею. Если и так, то вряд ли нам признается. Хотя именно Сэм дал нам в Шанхае отведать вкус математики «той стороны», но, по сути, это была лишь демонстрация, чтобы мы осознали: то, что мы пытались уничтожить своим «Сияющим», было цивилизацией, а не пустырем. После того почти катастрофического первого контакта он работал над установлением связи с нами, изучал наши языки и радостно выслушивал все, что мы добровольно рассказывали ему о нашем мире, однако ответной откровенности мы не дождались. Мы почти ничего не знали об их физике, астрономии, биологии, истории или культуре. То, что там обитали живые существа, занимающие то же пространство, что и Земля, предполагало: обе наши вселенные

каким-то образом тесно связаны, несмотря на их взаимную невидимость. Но Сэм намекнул, что на его стороне границы жизнь есть гораздо более распространенное явление, чем у нас Когда я сказал ему, что мы, скорее всего, одиноки, а уж в Солнечной системе и подавно, он стал называть нашу Вселенную «Скудоземье».

– В любом случае, я считаю, что мы должны об этом помалкивать, – сказала Элисон. – В нашем договоре сказано: мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы справиться с нарушениями границы, о которых сообщит нам «другая сторона». Мы это делаем. Но мы не обязаны раскрывать детали того, чем занимается Кэмпбелл.

– Правильно.

Я все же не был полностью согласен с её позицией. Несмотря на отношение к нам Сэма и его коллег (а они исходили из предположения, что все, сказанное нам, может быть использовано против них), я всегда задавался вопросом, нельзя ли совершить какой-нибудь жест доброй воли, найти способ завоевать их доверие. И после разговора с Кэмпбеллом я лелеял слабую надежду, что его открытие могло бы дать нам возможность раз и навсегда доказать – наши намерения благородны.

—  Бруно, – сказала Элисон, поняв мое настроение, – они не дали нам ничего. Шанхай может служить некоторым оправданием их осторожности, но после него мы знаем, что они могут отмахнуться от «Сияющего», как от комара. У них достаточно вычислительных ресурсов, чтобы сокрушить нас мгновенно… а они продолжают цепляться за каждое стратегическое преимущество, которое могут получить. Не ответить тем же глупо и безответственно.

—  Значит, ты хочешь, чтобы мы держались за это секретное оружие? – У меня начала сильно болеть голова. Обычно я справлялся с этой сюрреалистической ответственностью, которая свалилась на нас троих, просто делая вид, будто ее не существует; необходимость же постоянно думать об этом три дня подряд вымотала меня больше, чем за все предыдущие десять лет. – К этому все свелось? К нашей версии «холодной войны»? Тогда почему бы тебе не пойти в понедельник в штаб НАТО и не выложить все, что мы знаем?

—  Швейцария не член НАТО, – сухо ответила Элисон. – Наше правительство обвинило бы меня в измене.

Я не захотел с ней спорить:

– Поговорим об этом позже. Мы даже не знаем точно, что у нас есть. Мне надо поработать с файлами Кэмпбелла и убедиться, действительно ли он сделал то, о чем мы думаем.

—  Хорошо.

—  Я позвоню из Сиднея.

Я потратил немало времени, разбираясь с тем, что украл у Кэмпбелла, но в итоге сумел определить, какие вычисления он выполнял в каждом из случаев, зарегистрированных в файлах системного журнала. Тогда я сравнил проверенные им теоремы с грубой статичной картой дефекта. Поскольку событие, о котором сообщил Сэм, произошло в глубине территории «той стороны», не было необходимости принимать во внимание небольшие и естественные колебания границы.

Если мой анализ был правилен, в среду поздно ночью вычисления Кэмпбелла сработали в середине математики мира Сэма. Но Кэмпбелл сказал мне правду – он не обнаружил там ничего необычного. То, что он искал, просто растаяло у него на глазах.

Во всех вычислениях, которые производили мы с Элисон, можно было заставить теоремы изменить свою принадлежность и подчиниться нашим аксиомам только на границе. А тут возникло впечатление, будто Кэмпбелл спикировал на «ту сторону» из какого-то более высокого измерения, а в руках у него оказался шланг, и он стал поливать все вокруг арифметикой, которую мы знали и любили.

Для Сэма и его коллег это было подобно появившемуся из ниоткуда переносному ядерному заряду, когда прежде они имели дело с межконтинентальными баллистическими ракетами, которые известно как отследить и уничтожить. Теперь Элисон хотела, чтобы мы сообщили переговорщикам: «Доверяйте нам, мы держим все под контролем», не показывая само оружие, не позволяя узнать, как оно работает, не давая шансов изобрести новые средства обороны против него.