«Если», 2006 № 06 (160) - [47]

— Лучше бы так, — сказал Челеб.

Неизвестно, куда бы их этот странный разговор завел, только вернулись в табор женщины.

Две старухи упали на траву и чесали уставшие ноги. Вокруг толпилась хихикающая детвора, которой поход по окрестностям дался куда легче. Еще одна цыганка — пожилая и верткая, с вплетенным в седые волосы украшением из сербских монет — оживленно рассказывала:

— Далеко ходили. Ох, далеко! — она наклонилась, задрала юбки и тоже почесала темную ногу. — Там у хутора кони пасутся. Огонь-кони! Красавцы! Давно таких мои глазоньки не видели! Два вороных да один сивый — прямо для табора приготовлены.

Челеб слушал.

— Дорогу легко найти, я на путаных дорожках соломку с белыми тряпицами привязала. Не заблудятся наши.

— Что ты мне уши ломаешь словами? — сердито вскричал цыганский вожак. — Что голову ненужными мыслями манишь?

Все захохотали. Даже Шкурин, отложивший работу, усмехнулся.

— Так давно бы сказал! — не растерялась старуха. — Зачем я язык о зубы бью, зачем голос пустыми словами порчу?

Вечер прошел без особого веселья. Каждый понимал, что дело надо делать, но Челеб пока еще людей на кражу не обозначил, поэтому все на него поглядывали выжидающе. Хозяин табора особо не торопился — оценивал, выжидал и снова прикидывал, кого ему в ночь отправить. Коня угнать — не карты раскинуть. Здесь кроме хитрости ловкость нужна. А еще везение. Попавшегося конокрада бьют отчаянно и пощады не у кого просить, да и попросишь — все равно что зря воздух всколыхнешь, не простят тебя те, кого ты обворовал. А послевоенный конь в двойной цене, уж слишком много их на полях сражений уложили, может, чуточку меньше, чем людей. Подорожало хорошее конское мясо, любая кляча в хозяйстве нужна, ведь в некоторых деревнях на себе продолжали пахать или коров запрягали. Такое оно было — больное послевоенное время, не песни о нем петь, а страшные сказки рассказывать!

Ближе к ночи Челеб поднял мужчин.

Все ждали, кому он вручит уздечки — тому и на дело идти.

Две уздечки Челеб вручил своим, третью — помедлив в задумчивости — протянул Шкурину.

— Хорошая ночь вас не ждет, — сказал он. — Женщины помнут перины без вас.

А ночь благоприятствовала краже — робкие с вечера облака в ночь расстелились по всему небу, нависали низко, тяжело дыша на засыпающую землю. Жаль только, дождь не выпал. Был бы дождь, смыл бы следы.

Пришла пора помолиться небесному помощнику.

— У тебя Николы Угодника нет, — сказал Челеб равнодушному к своей участи Шкурину. — Иди в шатер, на моего помолишься!

Цыган молитв не знает, поэтому к Угоднику обращается с простыми просьбами, знает, что Угодник не может ему отказать, обещал ведь цыганам в краже лошадей помогать.

Шкурин молился иначе. Шкурин явно читал какую-то молитву. Челеб с удивлением вслушивался в слова этой молитвы, потом похвалил:

— Спаси меня от сети ловчей — это хорошо. Научишь людей, когда обратно вернетесь. Только одного ты не сказал — сколько коней надо взять! Точнее говори, сколько коней?

— На три уздечки взять хороших коней. Я с тобой, Никола, обязательно поделюсь, выжги мне солнце глаза, если обману!

— Вот так, — удовлетворенно сказал Челеб. — Почти настоящий цыган!

Подождал, когда конокрады скроются в ночи, распорядился, не повышая голоса:

— К их возвращению мы должны уже быть на колесах.

И пошел по табору, глядя на то, как готовятся его обитатели к утреннему бегству.

6.

Нет, не будем мы рассказывать, как цыгане воровали лошадей!

Каждый себе может представить, засунь он себе уздечку за пазуху, поближе к сердцу, лихорадочно трепещущему в ожидании воровского счастья. Ночь тому свидетель, лягушки, что квакали важно в ближнем пруду, да ленивые и глупые собаки, которые только делали вид, что они сторожат хозяйское добро.

Зато три лошади — два жеребца и сивая кобыла — появились в цыганском стане. Да лошади на загляденье — и ребра не торчат, и гривы ухожены, а черные губы лошадей, несомненно, сахар знали и белые сухари.

Знатка затерла специальным составом хозяйские тавро, поверх них наложили свои, таборные, а справки о покупке лошадей давно грели душу Челеба, с фиолетовыми печатями, с росписями важных лиц — оставалось только клички указать, приметы заполнить да дату покупки проставить. Хорошие справки, и стоили они дорого. Челеб их в Дарнице покупал у директора конезавода имени Берии.

А табор уже уходил по степным дорогам, терял свои следы в лужах степных буераков, и плыл вслед табору горьковатый запах серой полыни. Только коршун, парящий в выцветших небесах, видел, куда движется табор, но не мог никому рассказать о том. Хорошо бежали запряженные кобылы, и длинноногие стригунки с гордыми шеями покорно рысили следом в надежде на скорую остановку.

— А ты молодец, — сказал Челеб сидящему рядом Шкурину. — Хорошие слова о тебе говорили.

— Не велика наука — с уздечкой по свету гулять, — махнул рукой тот.

Челеб промолчал. Цыган много не благодарит. Тот, кому надо сказать добрые слова, сам все понимает. Есть такие, что хотят от тебя услышать добрые слова, а есть и такие, что любое твое слово будет им не в масть, сами они про себя все знают. Да и обидно ему было за ремесло. Это только кажется, что украсть лошадь легко. Но мало к ней подобраться, мало уздечку надеть, ты еще должен понимать, что у каждой лошади есть свой норов, иногда такой скверный, что легче лягушку заставить воровать сметану из погреба, чем непокорную лошадь сдвинуться с места: Но вслух он ничего не сказал. А чего спорить? Азов близко, расставание неизбежно. Нет ничего хуже обиженного человека. Уйдет Шкурин из табора, так пусть хоть слов недобрых не копит на языке. Тем более, что многим в таборе он пришелся по душе. Располагал Шкурин к себе человека, а это черта важная, просто жизненно необходимая для любого, кто пробует плетью обух перешибить. Это вам не игрой в миракли