«Если», 2005 № 11 (153) - [103]

Столь же облегченный подход проявляется и во «взрослом» романе Хайнлайна о космическом найденыше — «Чужак в чужой стране». Судьба Майкла Валентайна Смита, новоявленного мессии с Марса, тоже относится к оптимистической версии биографии маугли. Конечно, саму жизнь Смита в итоге счастливой не назовешь: как и положено мессии, он погибает. А вот воспитание среди марсиан не повлияло на статус Смита в мире людей — изгоем он не стал. Он не только благополучно встроился в человеческое общество, несмотря на то, что рос у инопланетян, но еще и основал новую религию, новый культ. А это свидетельствует о великолепном понимании человеческой психологии.

Можно спорить, насколько сам Хайнлайн верил в подобную судьбу М.В.Смита. Боюсь, что в реальном мире, несмотря на все усилия Джубала Хершо, этого «альтер эго» автора и лучшего друга найденыша с Марса, Смит в лучшем случае оказался бы экзотическим персонажем, тщетно пытающимся донести до людей основы марсианской философии.

Любопытный вариант судьбы нового маугли предложили в «Земной крови» К.Лаумер и Р.Браун. Главный герой вырос среди инопланетян, однако не отождествляет их культуру со своей, он ее отторгает и отрицает. Целью его странствий по Галактике становится Земля — загадочная прародина, к которой персонажа притягивает земная кровь. Обнаружив родину, он не только не ломается от столкновения с ее культурой, но и начинает силой менять жизнь человечества.

Супероптимистом оказался и К.Кэпп в рассказе «Посол на Проклятую». Здесь земляне, отчаявшись вступить в контакт, посылают к инопланетянам месячного младенца, который должен вырасти среди чужаков и стать посредником между ними и людьми. Опять упование на земную кровь, на то, что биологическая основа окажется сильнее культурного влияния… Автору даже в голову не приходит, что пришельцы будут воспитывать маленького человечка в недрах своей цивилизации и вырастят из него в лучшем случае культурный гибрид, но уж никак не представителя Земного содружества.

А вот роман П.Андерсона «Сломанный меч» проникнут пессимизмом. Вряд ли автор этого известного произведения фэнтези вдохновлялся «Книгой джунглей», скорее уж, отталкивался от упоминавшихся в начале статьи историй об эльфийских подменышах. Однако именно у Андерсона чувство глубочайшей изуродованности души человека, оказавшегося в положении «чужого среди чужих», достигает наибольшего накала. Для Скафлока, Приемного Сына Эльфов, смерть в бою — это единственно возможный вариант, и фантаст подводит читателей к этому выводу жестко и недвусмысленно.

* * *

Самым заметным (во всяком случае, для российского читателя) произведением космической мауглиады до сих пор остается повесть братьев Стругацких «Малыш».

Любопытно, что это произведение, как и саму тему, Стругацкие, мягко говоря, недооценивали, считая повесть проходной, несерьезной. Даже и теперь Б.Н.Стругацкий с удивлением замечает в «Комментариях к пройденному»: «А сейчас я иногда думаю (не без горечи), что именно в силу своей аполитичности, антиконъюнктурности и отстраненности эта повесть, вполне возможно, переживет все другие наши работы, которыми мы так некогда гордились и которые считали главными и «вечными».

И верно — в итоге «Малыш» оказался самым лучшим и самым серьезным произведением из всех, так или иначе касающихся темы космического маугли. Нужно быть очень талантливым писателем, чтобы отыскать какой-нибудь новый, непародийный вариант развития этой темы. Во всяком случае, более поздние версии судьбы ребенка, потерявшегося среди инопланетян, вроде романа Ф.Пола «Возвращение домой» или недавнего «Счастливчика» С.Костина, выглядят намного слабее.

Планета Ковчег, на которой земная экспедиция находит чужую цивилизацию и ее воспитанника Пьера Семёнова, прозванного Малышом, оказывается местом поражения для тех, кто стремится к контакту с иным разумом. Надеждам Г.Комова, руководителя одного из экспедиционных отрядов, на то, что Малыш станет своего рода агентом человечества, посредником, не суждено сбыться. И не только потому, что оправдались сомнения героя-рассказчика Стаса Попова: «Да, странно как-то. Человек — нечеловек. Наверное, на самом деле его нельзя назвать человеком. Человеческий детеныш, воспитанный волками, вырастает волком. Медведями — медведем. А если бы человеческого детеныша взялся воспитывать спрут? Не съел бы, а стал воспитывать… Дело даже не в этом. И волк, и медведь, и спрут — все они лишены разума. Во всяком случае, того, что ксенологи называют разумом. Если нашего маугли воспитали существа разумные, но в то же время в некотором смысле спруты?… И даже еще более чужие, чем спруты…».

И не только потому, что оказалась права героиня повести М.Глумова, считавшая, что нельзя жертвовать ребенком в пользу абстрактных идей, вроде «вертикального прогресса». Нет, сложившуюся ситуацию четко обрисовал Л.Горбовский, любимый герой Стругацких, в одной из финальных сцен повести, обсуждая с Комовым перспективы контакта землян и обитателей планеты Ковчег: «Но дело в том, что между нашими двумя цивилизациями, как между молотом и наковальней, оказалась сейчас третья, и за эту третью, Геннадий, за ее единственного представителя, Малыша, мы вот уже несколько суток несем всю полноту ответственности».