«Если», 2004 № 03 (133) - [103]

Вот так и получилось, что в данный момент заняться ему было нечем. По крайней мере до тех пор, пока ученые под руководством главного координатора-исследователя не закончат свои изыскания. Тогда для него снова найдется дело.

Капитан побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и снова взглянул на старинную гравюру. Она притягивала его, как магнит. Может быть, причиной тому был случайно брошенный взгляд? Тогда капитану на мгновение показалось, что спрятавшийся под раскидистым деревом домик не такой уж уютный, будто в нем скрывается кто-то опасный и даже недобрый.

Трабас — потрясатель основ не успел. Он впервые изменил своему золотому правилу, гласившему, что на месте совершения прикола сверх надобности задерживаться не стоит, и тотчас за это и поплатился.

Смутное подозрение о том, что он влип, пришло Трабасу в голову после того, как возникло ощущение, будто он рассматривает пируэты рыбок-пустынниц неоправданно долго.

Сделав отчаянное усилие, Трабас подавил переполнявшее его чувство восхищения радужными телами и изящными движениями. Он попытался определиться во времени и пространстве.

Второе удалось довольно легко: потрясатель основ узнал, что все еще находится там, где подготовил идеальный прикол. Первое не получилось вовсе. Его былой власти над временем словно не существовало.

Слегка озадаченный, любитель приколов попытался хотя бы определить временные границы, в которых он оказался. Наконец одна из бесчисленных попыток завершилась успехом.

Границы оказались смехотворно малы. Промежуток равнялся получасу, не более. Раз за разом проживая эти полчаса, он по крайней мере умудрялся сохранять свою память. Что уже немало.

Вдохновленный этой мыслью, Трабас попытался разорвать пленивший его круг, но потерпел полное фиаско. Наконец-то он понял причину. Проклятые мыслящие с планеты поймали его в созданную им же петлю времени!

Получалось, он никогда не сможет выбраться из ловушки, поскольку ее сила равнялась его собственной. А кому и когда удавалось перебороть свою копию?

Оставалось надеяться только на помощь извне.

В том, что она придет, сомнений не было. Кто-нибудь рано или поздно его обнаружит. Рано или поздно происходит все.

Осознав это, Трабас несколько успокоился и, решив, что нет никакого смысла предаваться отчаянию, попытался найти в своем положении нечто позитивное. И достаточно быстро нашел.

Прежде всего он сообразил, что его идеальный прикол все же действует. Так оно и было. Причем то, что он сам находился в центре этого прикола, не имело большого значения.

Приободрившись этой мыслью, Трабас подумал, что уж теперь-то он имеет полное право называться идеальным. Он даже вернулся было к созерцанию рыбок-пустынниц, но скоро опять о них забыл, поскольку нашел для себя занятие, сулившее развлечение надолго. Он стал придумывать все новые и новые приколы, мысленно моделировать ситуации, в которых их можно было бы претворить в жизнь. Тема для раздумий оказалась неисчерпаемой.

Итак, жизнь Вселенной шла своим чередом. В одном из укромных ее уголков, о чем никто не подозревал, находился идеальный прикол, в центре которого бесконечно перемещался в пределах получаса Идеальный Трабас — потрясатель основ. Он любовался радужными рыбками, ждал того, кто его освободит, и копил запас новых приколов.

Самой заветной мечтой рыбок-пустынниц было обзавестись постоянным зрителем. Они мечтали об этом целую вечность. Теперь такой зритель появился.

Рыбки приложили немалые усилия для того, чтобы заставить его наблюдать за их танцем вечно. То, что сами они теперь вынуждены танцевать целую вечность, рыбок не смущало. Главное — у них был зритель, а значит, существование обрело смысл.

Рыбки были счастливы. □

Владислав Гончаров ВОЛШЕБНИКИ В ЗВЕЗДОЛЕТАХ

________________________________________________________________________

Термин science fantasy довольно активно используется критиками — при том, что никаких серьезных исследований этого пограничного жанра не существует ни у нас, ни, как выясняется, на Западе. Причисление того или иного произведения к «научной фэнтези», или «технофэнтези», происходит чаще всего интуитивно. В проблеме попытался разобраться петербургский критик.

Понятие science fantasy появилось в русском языке лет десять — пятнадцать назад, когда сам жанр фэнтези еще оставался экзотикой для нашего читателя. Тогда мало кто понимал, что значит это воистину парадоксальное словосочетание, но звучало оно солидно. Одни знатоки записывали в science fantasy произведения Толкина, другие твердили про «Эмберский цикл» Желязны, третьи поминали какую-то «техномагию», однако внятного определения никто дать не мог.

Прошли годы, жанр фэнтези прочно обосновался в российской фантастике, однако понятие «научной фэнтези» так и осталось нерасшифрованным. Более того, выяснилось, что и на Западе этот термин не имеет устоявшегося наполнения. Впервые он был введен в 1950-х годах канадской писательницей, редактором и литературным критиком Джудит Меррил для обозначения той части фэнтези, которая отталкивается от естественнонаучной картины мира. А в 1960-х годах оказалось, что это словосочетание лучше всего подходит для определения жанровой принадлежности произведений так называемой «новой волны», авторы которых легко (хотя зачастую и механически) сочетали традиционные элементы и приемы как фэнтези, так и «твердой» НФ.