«Если», 2003 № 06 - [88]

В прошлом году вышла книга Андрея Плеханова под названием «Слепое пятно». Она столь же многопланова, как и предыдущие работы автора (но выглядит несколько более запутанной). Роман о виртуальной Ассирии и полчищах компьютерных воинов, вторгшихся в современный Нижний Новгород, впечатляет своей масштабностью, непредсказуемостью сюжетных ходов и абсолютной житейской убедительностью. Вообще, одной из наиболее сильных сторон творчества Андрея Плеханова является достоверность, поскольку обычно он пишет о том, что хорошо знает. «Бессмертный» и «Мятежник» были порождены книгами Кинга и Баркера, «Лесные твари» — занятиями автора у-шу, «День Дьявола» — поездкой в Испанию, «Инквизитор» — увлечением писателя материалами средневековых процессов над ведьмами, «Слепое пятно» — интересом к истории Ассирии. Очередной роман Андрея Плеханова под названием «Перезагрузка», который является продолжением «Слепого пятна», возник в результате нового увлечения автора компьютерными виртуальными технологиями. В последней дилогии автор доводит до логического завершения основной мотив всех своих предыдущих произведений — отчаянную борьбу главного героя с самим собой. Игорь Маслов един в двух лицах, при этом его альтер эго, ни много ни мало — ассирийский полководец Иштархаддон: перипетии сюжета то разводят противоборствующих двойников по разные стороны реальности, то сталкивают в современном городе, то забрасывают обоих в Древнюю Ассирию, а то и заставляют их личности делить од-но-единственное тело.

В последнее время автор увлекся короткой литературной формой и опубликовал несколько повестей и рассказов в различных альманахах, сборниках и журналах. Появляются его произведения и на страницах журнала «Если». В частности, в первом номере за прошлый год была напечатана вызвавшая большой читательский резонанс повесть «Душа Клауса Даффи», где писатель попробовал по-новому взглянуть на проблему выбора, которую он уже ставил в романе «Сверхдержава»: стоит ли превращаться в сверхчеловека, заплатив за это частью собственной души, или лучше остаться самим собой. И, несмотря на тяжесть выбора, вряд ли можно сомневаться в том, какие выводы делает индивидуалист Андрей Плеханов.

Василий МИДЯНИН

________________________________________________________________________

БИБЛИОГРАФИЯ АНДРЕЯ ПЛЕХАНОВА

(Книжные издания)

1. «Бессмертный». — М.: Центрполиграф, 1998.

2. «Мятежник». — М.: Центрполиграф, 1999.

3. «Лесные твари». — М.: Центрполиграф, 1999.

4. «День Дьявола». — М.: Центрполиграф, 1999.

5. «Сверхдержава». — М.: Центрполиграф, 2000.

6. «Инквизитор». — М.: Центрполиграф, 2001.

7. «Слепое пятно». — М.: Центрполиграф, 2002.

8. «Перезагрузка». — М.: Центрполиграф, 2003.

Тимоти Зан ИЗ ЛЮБВИ К АМАНДЕ

Бар был небольшой, сугубо местный, убого обставленный, но достаточно чистый, приютившийся на самых задворках рабочего района.

Прихлебывая пиво, я огляделся. Клиенты являли собой примерно ту же мешанину, какую за последнюю неделю я наблюдал каждый вечер: дюжие представители рабочего класса со сталелитейных заводов, собравшиеся для дружеского общения в субботний вечерок. Несколько конторских служащих, их жены или подруги, плюс россыпь одиночек, потерявших надежду или питающих ее и в большинстве смахивающих на клинических неудачников. А еще приезжие, остановившиеся в небольших придорожных гостиницах: вероятно, коммивояжеры, привыкшие проводить свободное время в подобных заведениях.

Как, впрочем, и я сам. Во всяком случае, последние дни. А по профессии я меньше всего коммивояжер.

Я отхлебнул еще пива и поморщился. В зале оглушающе разило запахом этого особо скверного сорта в сочетании с ароматами более крепких напитков, которыми ублажались те, кто пришел сюда не ради общения. Густой сигаретный дым, висящий в воздухе, звяканье стекла и общий гул разговоров, время от времени заглушаемый требованием обслужить или взрывом хохота.

До того типично для Америки середины двадцатого века, что иногда мне начинало мерещиться, будто я на киносъемках, и вот-вот из-за трельяжа с папоротниками в горшках выйдет режиссер с прической «мохок» и завопит: «Стоп!»

Но ничего подобного произойти не могло. Это был настоящий 1953 год и настоящий Питтсбург. И я был здесь по-настоящему.

Я опять взглянул на часы над стойкой. До девяти осталась одна минута. За пианино, наискосок от дальнего угла стойки, по-прежнему никого не было, но за последние шесть недель я твердо убедился в одном: этот пианист был истинным фанатиком пунктуальности. Я отпил еще пива…

Да, вот он — появляется из двери за стойкой и с обычной неторопливостью проходит между столиками к пианино. Очень худой, почти тощий, двадцати трех лет, хотя выглядит моложе, с той обводкой пустоты в глазах, какая свойственна людям, которых жизнь столько раз била по голове, что они, в сущности, уже махнули на нее рукой.

Великий джазовый пианист Уэлдон Соммерс. Или точнее, в скором времени великий джазовый пианист Уэлдон Соммерс.

Он сел за инструмент, и несколько секунд кончики его пальцев ласкали клавиши в беззвучном наслаждении, словно он ждал, что вот сейчас к нему слетит Муза. Потом заиграл — тихо-тихо.