«Если», 2000 № 12 - [52]

Нагнувшись, Эдвард застегнул брезентовый пояс на груди Гарри.

Орнитоптер номер три казался видением, впрочем, достаточно материальным, чтобы заставить умолкнуть самых говорливых скептиков — пусть и ненадолго. Шасси представляло собой простую прямоугольную конструкцию из труб, которая вот-вот скользнет на колесах вниз по склону. За спиной нервного кучера на опорном каркасе располагался пороховой двигатель системы Труво, но не он был самой впечатляющей частью машины.

Крылья, достигавшие в размахе почти двенадцати футов, казались принесенными из какого-то мифа. Фрост и сочувствовавшие ему члены общества потратили несчетные часы, прикрепляя утиные перья к гнутым рамам, оснащенным шарнирами посередине и соединенным с двигателем витыми трубками Бурдона. Двигатель выстреливал холостые ружейные патроны в трубки, заставляя их удлиняться, а крылья — взмахивать. После недолгого взрыва трубки расслаблялись, позволяя новому толчку вновь поднять крылья вверх — когда на месте оказывался новый патрон. Фрост раздал по куску ваты своим ассистентам и Гарри, неуверенной рукой заткнувшему уши и вновь вцепившемуся в раму, словно узник в решетку.

Ассистенты сняли и сложили пиджаки. Эдвард удалился на место, обеспечивавшее хороший обзор. Он намеревался делать там свои заметки относительно полета орнитоптера, однако вдруг понял, что ему не потребуется даже предложения, ибо итоги дня можно будет описать единым словом.

Успех или неудача.

Он дал знак ассистентам.

Те повлекли орнитоптер вниз по рельсам, придав ему начальную скорость. Когда они покрыли примерно треть дистанции, один из ассистентов включил двигатель и, словно картечница Гатлинга, тот разразился дробью, заставившей Гарри дернуться. Однако общее внимание быстро переключилось на крылья, огромные крылья, вздымавшиеся и опускавшиеся, зачерпывавшие часть невидимого воздушного океана, плещущие, плещущие, плещущие…

Люди толкали вперед Орнитоптер номер три. Наконец вырвавшийся из их хватки аппарат рванулся вперед, и Эдвард Фрост ощутил, как создание его сражается с тяготением, приобретает «плавучесть», стремится оторваться от земли. Помощь ожидала орнитоптер в конце рельсов: наклонная рампа должна была подбросить его ввысь. В небе уже кружили чайки, и ум Эдварда воспарил, представляя, как, удивляя птиц, присоединится к их числу его собственное творение.

Аппарат оторвался от рампы, но птиц ему удивлять было нечем.

Огромные крылья взмахивали по-прежнему. Однако, ни на йоту не отклонившись от инерциальной дуги, орнитоптер крепко ударился о землю и отскочил, в лучшем случае подпрыгнул, продлив свою хаотичную перебежку на некоторое расстояние. Люди бросились врассыпную. Оставаясь еще на ногах, Эдвард ощущал, как оседает на землю. Карандаш и тетрадь вдруг стали такими тяжелыми — чересчур тяжелыми, словно чрезмерно отягощенными гравитацией, а он все смотрел, как ковыляет его великое изобретение — действительно напоминавшее птицу, но птицу, завязшую в грязи.

Ассистенты отыскали свои пиджаки, однако оставались на своих местах. Прочие почтенные господа не обнаруживали никаких эмоций, как если бы не ожидали увидеть ничего иного. Перед ними, тщетно разбазаривая порох барабанными очередями, суетилась неудача Эдварда Паркиса Фроста. Его разорение. Не все собравшиеся на склонах именовали себя знатоками аэронавтики. Некоторые были банкирами. Точнее заимодавцами. Людьми, подводящими финансовый итог в конце каждого дня.

Были и другие. Не приглашенные. Они держались подальше от толпы — чтобы не привлекать внимания. Еще не известные Эдварду, эти джентльмены также повлияют на его будущее. Однако в тот миг они молча смотрели, как Орнитоптер номер три скачет по окрестностям, разбрасывая перья и наглядно демонстрируя глубину падения Эдварда. Тем временем Гарри, все еще привязанный стропами к сиденью, с трудом выкрикивал:

— Сэр… я… почтительным… образом… увольняюсь!

Прошли месяцы.

Прилипшее к взгляду Эдварда видение Орнитоптера номер три, скачущего к своей кончине, испортило ему целый мир, не говоря уже о его отношении к птицам. Стоя возле окна гостиной, он поежился, заметив голубя, возвращавшегося домой.

После короткой прогулки по снегу он обнаружил прилетевшую птицу в голубятне. Глубоко запустив руку внутрь домика, Эдвард поймал посланца и отвязал небольшой листок бумаги, обмотанный вокруг голубиной ноги. Записка была из Лондона, от друга Артура Хойта. Последнее время хорошие новости не прилетали, и полученный листок стал, наверное, худшей вестью из всех.

Американцы сообщили о совершении двенадцатисекундного полета. Впервые в истории самодвижущаяся машина поднялась вместе с человеком в воздух и опустилась там, где взлетела. Уилбур и Орвил Райты, летчики № 1. Жесткое крыло.

Жесткое крыло.

Величина записки не допускала других подробностей. Но и этого было довольно: триумф пришел к тем, кто поставил на жесткое крыло. И орнитоптер, понял Эдвард, окажется не более чем примечанием в книге об истории авиации, крохотной статейкой, годящейся лишь для того, чтобы обернуть ее вокруг голубиной лапки.

1906 г.

Эдвард почти возненавидел голубей. Домой вернулась новая птица, и он узнал, что потерял место президента Общества. Следующий голубь принес предупреждение о том, что кредиторы лишили его права легального маневра. Третий голубь — и Корона освободила его от обязанностей магистрата.