«Если», 2000 № 05 - [3]

— В нем нет ничего опасного.

— О незнакомцах нельзя судить заранее.

— Кстати, отец, а нельзя ли мне отправиться в путешествие взрослого будущей весной.

Юноши умеют удивить вопросом. Я был согласен на это, однако не хотел, чтобы Маленький Медведь узнал о моем решении слишком рано и чересчур торопил время, дожидаясь прихода весны. И потому ответил:

— Посмотрим.

Он вздохнул с нетерпением подростка, достигшего возраста, когда отцу повинуются скорее из любви, чем по необходимости. Такого долго уже не удержишь. И следующей весной будет как раз вовремя…

* * *

Эта зима оказалась одной из самых интересных в нашем вигваме.

Всю долгую зиму племя учило гостей своему языку и обычаям.

Во время одной из первых трапез к Угрюмому приковылял один из малышей и положил ручонку на его колено, требуя пищи. Однако же странный гость явно не понял его, отдернул ногу и сказал на своем языке какую-то резкость. Все мы были потрясены и смущены этим, а ребенок обиделся.

Таксист немедленно что-то сказал, использовав то особое прозвище — dumb shit, — которое я тогда неправильно принял за какое-то обращение, ну как «отец» или «брат». А потом улыбнулся малышу и подозвал к себе. И ребенок радостно уселся к нему на колени и принялся есть.

Шаман попытался помочь Угрюмому стать добрее, но скоро сдался и сказал:

— Демоны тут ни при чем. Он такой сам по себе.

Однако оба гостя освоились быстро. Когда миновала половина зимы, оба они уже достаточно хорошо говорили по-нашему. И темноволосый сразу, как только научился выражать свои мысли, потребовал, чтобы мы звали его «Боб». Титулы, с которыми обращался к нему Таксист, явно раздражали его. Он называл их оскорбительными.

Понимая, что у Таксиста есть причины для недовольства Угрюмым, мы стали звать второго Бобом, не желая никого обижать.

А потом, однажды днем ко мне явился Шаман. Он решил раскрыть тайну внезапного появления у нас этих людей. Я был вождем, и он пришел ко мне за разрешением. Дело в том, что при всей своей духовной одаренности в мире обыденном, мире человеческих отношений он иногда попадает впросак. Я охотно дал ему разрешение.

Да, Маленькая Лисичка, я понимаю, что он может услышать меня. Он ведь только прикидывается, спящим в том углу. Не беспокойся. Мы с ним давно, много лет учим друг друга, каждый по-своему, и не обижаемся на это.

Вернемся к рассказу. Получив разрешение, Шаман развел костер, устроил в вигваме обряд с табаком, растительным чаем, барабанами и всем, что положено.

Перед самым концом обряда он повел в парильню обоих гостей. Тут были и неведомые звуки, и таинственные огни, и стоны, и шепот, и крики. Неземные голоса рассказывали о странном.

Наконец Шаман вышел — в одиночестве. Он сказал, что с гостями все в порядке, просто они отдыхают. Еще Шаман сообщил, что общался с духами — со своим духом-хранителем и тем миром, откуда заявились к нам эти гости, названия в нашем языке не имеющем.

Как всегда, закончив свое дело, он казался сразу и обессиленным, и взволнованным. Однако подобное состояние не угнетает его, хотя Шаман старше меня на пятнадцать лет.

Когда все замерли, трепеща от возбуждения и любопытства, он начал медленно и негромко:

— Как вы знаете, — возвестил он, хотя мы ни о чем таком и не слыхали, — все, что происходит с нами, происходит не тем образом, каким выглядит…

Клянусь, он сказал именно эти слова.

— Повесть нашей жизни кажется повестью, рассказанной одним рассказчиком, или чьим-то путешествием к истоку ручья. Когда мы приходим к поворотным точкам рассказа или слиянию ручьев, приходится делать выбор. Или, если хотите, можете представить себе муравья, начинающего свое путешествие от корня дерева. Он взбирается вверх по стволу, находит разветвление, ползет по ветке, перебирается на другую и так далее, пока не отыщет нужный ему плод. Тем не менее и рассказчик, и путешественник, и муравей вполне могли бы выбрать другую ветвь рассказа, пути или дерева, оказавшись на скрещении дорог.

Таково и наше странствие в этом мире, хотя это и не всегда очевидно. У нас всегда есть выбор, возможность пойти тем или этим путем. Но при этом нам приходится выбирать, и мы перебираемся на ветвь своего пути. И тут мир как бы раздваивается: до развилки — один мир, а после нее — другой. И мы следуем одним путем, а другой человек, во всем похожий на нас, кроме этого последнего выбора, направляется другой тропой. И мне сказали, что подобных развилок больше, чем звезд на небе, чем гальки на морском берегу.

В темнеющем лесу крикнула ночная птица, пробудив голоса более тихих животных. Все мы поглядели на вход. Кто-то подложил полено в очаг.

— И за каждым поворотом находится иной мир, — сказал Шаман.

— Мы-то видим сейчас только один — как муравей, который различает лишь ту ветку, которая у него под лапками, а не все дерево. Но мне сказали, что когда из этой жизни мы переходим в мир духов, то изучаем там и другие дороги, чтобы понять, куда они вели. Так мы учимся находить один путь среди бесконечных дорог, пока не выполним все, что требуется от нас.

Умолкнув, он дал нам возможность обдумать его слова. А потом, уже более громким голосом, произнес: