«Если», 1998 № 03 - [50]

Он бросил на нож короткий взгляд.

— Еще?

— Больше ничего, — растерянно ответил я. — Да он сам нищий, принц беглый… я богаче его был, когда на берег попали.

— Допустим, Ильмар… Зачем ты в храм пришел?

— Сестре исповедаться… укрыться…

Священник на миг сложил ладони столбиком, прикрыл глаза, беззвучно шевельнул губами — видно, возносил короткую молитву.

— Это благодать Сестры на тебя снизошла, Ильмар. Ее рука тебя вела. Восславь Сестру, поблагодари Искупителя, — продолжал исповедник. — Я укрою тебя от Стражи.

Вот те на!

Даже в самых безумных мечтах я такого не мог представить. Конечно, слуги Сестры беглого не выдадут, это им заказано. Но чтобы Укрыть! Гнев Дома навлечь!

Я посмотрел на священника — взгляд его тверд и невозмутим.

— Ты под моей опекой, брат Ильмар. Я укрою тебя.

— Зачем? — спросил я.

— Сестра завещала спасать несчастные заблудшие души…

Брат Рууд! Милость Сестры безгранична. И души ее слуг полны доброты. Только ответь, почему тогда на площадях казнят душегубов, секут пальцы ворам, плетьми учат беглых крестьян? Ответь, почему вы не укрыли от беды всех?

Преемник Юлий, пасынок Божий, велел всем слугам Искупителя и Сестры доставить к нему Ильмара-вора и младшего принца Маркуса… буде таковые отыщутся.

Я вздрогнул.

К самому Преемнику?

Это что же, сын Господний меня, каторжника, видеть желает?

— Повинуешься ли ты воле Преемника Юлия?

— Повинуюсь, брат Рууд, и твоей защите себя вручаю.

— Брат Ильмар, не так все легко, — неохотно сказал священник. — Я не могу просто взять и доставить тебя к Преемнику Юлию. Стены имеют уши, а люди имеют языки. У Дома другие планы на твой счет, Ильмар. Если до Стражи дойдет, что ты здесь…

Ох, грехи мои душу леденят!

— Я недостойный и слабый слуга Божий, — Рууд посмотрел на меня. — Я не смогу сам доставить тебя в Рим. Мы пойдем к епископу — и ему ты признаешься, кто ты есть. Больше никому! Запомнил?

— Да, брат мой… — прошептал я. — Можно мне напиться?

— Утоли жажду. Но у меня нет ничего, кроме чистой воды…

Я жадно выпил всю кружку. Вода-то была не такая уж чистая и свежая. Стоялая, и хорошо если со вчерашнего дня. Брат Рууд — аскет… прости Сестра, я даже сейчас предпочел бы глоток доброго вина…

Почему-то мне думалось, что резиденция епископа где-то наверху, под крышей храма. А пришлось подниматься совсем немного. Стар, наверное, епископ, сообразил я, тяжело ему карабкаться…

Здесь встречалась охрана. Тоже священники, только в алых одеждах, с короткими бронзовыми мечами, дозволенными Сестрой.

Нас не останавливали. Видно, брат Рууд к епископу вхож. Мы миновали два поста, остановились у двери, ничем от других не отличающейся. Рууд тихонько постучал. Миновала минута, и дверь открылась. В проеме стоял молодой человек, такой же бледный и просветленный, как сам Рууд.

— Добрый вечер, брат Кастор.

— Добрый, брат Рууд.

Кастор глянул мимолетно на меня, но любопытствовать не стал.

— Мы должны поговорить с его святейшеством.

— Брат Ульбрихт готовился отойти ко сну…

— Служение Сестре не знает отдыха.

Как все просто у них! Кастор пропустил нас внутрь. Мы вошли в зал, похожий на чиновничью канцелярию. Столы, заваленные бумагами, стило. У стены — большая счетная машина, масляно поблескивающая медными шестеренками и рычагами.

Ого! Неужели у храма такая потребность в бухгалтерии?

— Я спрошу брата Ульбрихта… — без особого энтузиазма сказал Кастор и скользнул в боковую дверь.

Я подошел к окну. На площади горели фонари, и в их свете поблескивали кольчужные нашивки на кожаных куртках стражников. Два или три патруля прохаживались вокруг храма.

Вовремя же я успел.

— Входите, братья, — тихо позвал Кастор. — Его святейшество вас примет.

Брат Рууд зачем-то взял меня за руку — будто боялся, что я растаю в воздухе. Провожаемые взглядом Кастора, мы вошли в опочивальню.

Да. Брат наш во Сестре аскетом не был.

Дорогой персидский ковер устилал весь пол. Стены тоже в коврах, гобеленах, картинах — словно бы и не роскоши ради, потому что на каждом выткан, вышит или нарисован лик Сестры. Наверное, подношения храму от богатых прихожан. И все же эти горы мягкого хлама больше подошли бы опочивальне старой аристократки, чем обиталищу духовного лица.

Мебель тоже была дорогая, пышная, а уж кровать с железными шариками, украшающими блестящие спинки, подобает богатому повесе, а не священнику.

И запах — да что ж это, сплошные благовония и духи разлиты в комнате! Куда такое годится?

Но когда я увидел самого епископа, все насмешливые и неодобрительные мысли разом вылетели из головы.

Епископ амстердамский, брат во Сестре Ульбрихт, был парализован. Он сидел в легком деревянном кресле на колесиках, одетый в одну ночную рубашку. Еще не старик, но уже весь высохший, прикрытые пледом ноги тонки и неподвижны.

— Подожди там, брат Кастор… — велел епископ.

Священник за нашей спиной молча вышел, прикрыл дверь.

— Добрый вечер тебе, брат Рууд, — вполголоса сказал епископ. — И тебе, незнакомый брат. Прости, что не встаю, но я ныне и перед пасынком Божьим не встал бы…

Я рухнул на колени. Подполз к епископу, припал губами к руке:

— Благословите, святой брат. Благословите, грешен я и нечестив.