«Если», 1995 № 03 - [48]

Если задуматься над этими словами, их можно интерпретировать множеством самых разнообразных способов, а у меня сейчас была масса свободного времени. С одной стороны, можно подумать о сущем. С другой — о живом. Или, например, об абсурдности.

Ах, да. Руки…

Я попытался пошевелить пальцами и не понял, слушаются они меня или нет. Вполне может быть, что рук вовсе нет, а я стал жертвой фантомных болей. На случай, если пальцы все-таки на месте, я некоторое время размышлял о гангрене.

Проклятие. И еще раз. Все это очень огорчительно.

Семестр начался, и я уехал. Договорившись с пересылке всей моей корреспонденции Ральфу, с которым мы вместе владели антикварной лавкой, я направился на запад, задержался по дороге ненадолго в Сан-Франциско, Гонолулу и Токио. Потом я провел пару дней в Сиднее, ровно столько, сколько мне было нужно, чтобы получить причитающуюся дозу неприятностей. Они возникли в тот момент, когда я решил взобраться на их оперный театр, который выстроен на мысе Бенелонг, совсем недалеко от гавани. Я покинул город, хромая и с дисциплинарным взысканием в кармане. Полетел в Алис-Срингс. Забрал там воздушный скутер, который заказал заранее. Отправился в путь ранним утром, до того как невыносимая дневная жара и здравый смысл вступили в свои законные права. Несколько часов ушло на поиски подходящего места и на устройство лагеря.

В том районе найдены наскальные рисунки, довольно старые. Аборигены утверждают, что не имеют ни малейшего представления о том, откуда они взялись и с какой целью были сделаны. Я видел фотографии, но мне хотелось взглянуть на них собственными глазами, сделать несколько своих снимков, скопировать парочку рисунков и потратить немного времени на раскопки.

Я вернулся в тень своего убежища, выпил лимонада и, попытавшись успокоиться, начал рассматривать высеченные на камне рисунки. Я не раз размышлял о том парне времен мастодонтов, который первым остановился возле скалы или стены пещеры и стал с интересом ее разглядывать. Интересно, задавал я себе вопрос, что заставило его вдруг полезть наверх, чтобы нацарапать на камне свои каракули — меня страшно занимало, что он чувствовал в тот момент. И как отнеслось к этому общественное мнение. Они вполне могли проделать в художнике достаточное количество дырок, чтобы вселившийся в него подозрительный дух мог спокойно покинуть его бренное тело. А может быть, смелая инициатива была охотно подхвачена многими, потому что творческие способности наших далеких предков только и ждали подходящей возможности вырваться наружу, и их необычное проявление считалось таким же естественным, как откручивание ушей. Невозможно ответить на все эти вопросы. И очень трудно оставаться равнодушным.

Я вернулся в тень своей палатки. Сделал запись о том, чем занимался все утро. Около часа дня я перекусил, а потом снова обратился к своим записям.

Около трех часов над палаткой пронесся аэробиль, повернул и начал снижаться. У меня все это вызвало легкое беспокойство, поскольку я не имел никакого официального разрешения пребывать в данном районе. Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я пытался придумать способ убедить представителей власти в том, что я просто турист.

Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они были совсем не похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин был примерно одного со мной роста. Светлые волосы, легкий загар. И пот. Ручьями. Его приятель, который был на несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь непослушных черных волос со лба. Худой, в прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не походные сапоги.

— Ты Фред Кассиди? — спросил первый мужчина, остановившись в нескольких шагах от меня и повер-нувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и траншею, которую я выкопал.

— Да, — ответил я. — Собственной персоной.

Он достал носовой платок и вытер лицо.

— Нашел то, что искал? — спросил он.

— А я ничего особенного не искал, — сообщил я ему.

— Такое впечатление, что ты тут неплохо потрудился, — хихикнув, заявил мне толстяк, — чтобы найти это «ничего».

— А на каком основании вы задаете вопросы? — поинтересовался я.

Он ничего не ответил и отправился к моей траншее. Прошел вдоль нее, несколько раз остановился, чтобы заглянуть внутрь. В это же время его приятель подошел к моей палатке, потянулся к рюкзаку и высыпал содержимое на землю.

Я добрался до него как раз в тот момент, когда он разглядывал мои бритвенные принадлежности. Я попытался схватить его, но был отброшен в сторону.

Не поднимаясь на ноги, я сильно врезал ему по голени каблуком. Результат получился не таким впечатляющим, как в тог раз, когда я ударил Пола Байлера в пах, но для моих целей этого было вполне достаточно. Вскочив, я нанес ему прицельный удар в челюсть. Он упал и остался неподвижно лежать. Совсем неплохо для одного удара. Если бы я смог это сделать, не держа в руке камень, то представлял бы опасность для окружающих.

Мой триумф длился всего несколько секунд. А потом мне на спину обрушился целый мешок пушечных ядер. Толстяк оказался гораздо подвижнее, чем можно было судить по его внешности, и, когда он ловко заломил мне руку за спину и схватил за волосы, я начал понимать, что большая часть его массы приходилась на тренированные мышцы. А то, что я принял за животик, было железобетонным брюшным прессом.