«Если», 1995 № 03 - [46]

— Хорошо, в чем же тогда дело?

Я пожал плечами.

— У нас недостаточно информации, — ответил я, вставая. — Если ты все же решишь обратиться в полицию, не забудь сказать им, что ты и в самом деле украл у него ту вещь, которую он так хочет получить назад.

— Ладно, намек понял. А что собираешься делать ты?

Я пожал плечами.

— Ничего, наверное. Буду просто ждать дальнейшего развития событий. Дай мне знать, если тебе придет в голову что-нибудь новенькое.

Я шел мимо темной пекарни. На стеклах — блики света и тени. ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ МЕНЯ, СТАРИК? — прочитал я. Поколебавшись, я остановился, оглянулся и увидел, что тени создали анаграмму из рекламной вывески. Фыркнув, я поспешил дальше.

Куски и обрывки…

Ближе к полуночи, когда я испытывал новый маршрут, поднимаясь на собор, мне показалось, что я насчитал лишнюю горгулью[5]. Однако, подобравшись поближе, я увидел, что это профессор Добсон, который устроился на контрфорсе. Опять выпил и считает звезды, подумал я.

Добравшись до ближайшего карниза, я присел рядом отдохнуть.

— Добрый вечер, профессор.

— Привет, Фред. Да, ты совершенно прав. Прекрасная ночь. Я надеялся, что ты присоединишься ко мне. Выпей со мной.

— У меня низкая сопротивляемость, — ответил я.

— Я редко пью.

— Сегодня особый случай.

— Ну тогда совсем немного.

Я взял бутылку, которую он протягивал мне, и сделал глоток.

— Хорошая штука. Очень хорошая, — похвалил я, возвращая бутылку. — Что это такое? И какой сегодня случай?

— Старый замечательный коньяк, который я берег двадцать лет ради сегодняшнего вечера. Звезды наконец свершили свой огненный путь и встали на нужные места, посылая мне доброе предзнаменование.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я ухожу на покой, мне больше не придется. участвовать в этих отвратительных крысиных бегах.

— О, примите мои поздравления. Я не слышал об этом. Надеюсь, вы получите удовольствие от своей отставки. А вот мне будет вас недоставать.

Он сделал глоток из бутылки, кивнул, но ничего не сказал. Я закурил, посмотрел вниз на спящий город, а потом поднял взгляд на звезды. Ночь выдалась прохладной, ветер был влажным и свежим. Снизу доносился негромкий шум моторов — казалось, стрекочут насекомые. Лишь изредка мелькали летучие мыши, на миг закрывая своими крыльями созвездия.

— Алькаид, Мицар, Алиот, — пробормотал я, — Мегрез, Фекда…

— Мерак и Дюбхе, — добавил он, закончив перечисление звезд Большой Медведицы, чем изрядно удивил меня: и тем, что расслышал мои слова, и тем, что знал названия звезд.

— Забавно, что вы так и не бросили путешествовать по крышам, — сказал я.

Он немного помолчал, а потом ответил:

— Когда я был студентом, это было традицией, хотя мне подобное нравилось больше, чем другим. Я совершал восхождения еще несколько лет после окончания университета, а потом стал подниматься на крыши все реже и реже, по мере того как переезжал с одного места на другое. Однако иногда меня вдруг охватывало сильное желание куда-нибудь забраться. Тогда я брал отпуск и отправлялся туда, где была подходящая архитектура. Ночь за ночью я лазал по крышам зданий и забирался на высокие шпили.

— Акрофилия, — сказал я.

— Верно. Однако назвать явление еще не значит понять его. Кстати, приехав сюда и узнав о тебе, я занялся этим делом с прежним пылом. Теперь я гораздо чаще размышляю о том, почему люди перестают лазать, нежели о том, почему начинают.

Профессор глотнул немного коньяка и предложил мне. Я бы с удовольствием выпил еще, но свою норму я хорошо знал, а сидя здесь, на карнизе, я не мог себе позволить перебрать спиртного. Тогда он отсалютовал бутылкой небу и сказал:

— Интересно, сколько глаз у тех голов, что сейчас разглядывают «Мону Лизу»? Может быть, они фасетчатые? Какого они цвета?

— У них два глаза, как и у нас. Вы же знаете.

— Неужели тебе так хочется положить конец моей романтической риторике? Кроме того, Астабиган посещает множество представителей других рас, которые тоже будут рассматривать картину.

— Верно. Могу только добавить, что драгоценности, принадлежащие британским монархам, сейчас находятся у народа с серповидными зрачками. А глаза у них цвета лаванды, если не ошибаюсь.

— Достаточно, — сказал он. — Благодарю тебя.

Падающая звезда прочертила небосвод, а вслед за ней полетел окурок моей сигареты.

— Я иногда думаю, было ли это честным обменом? — проговорил профессор. — Мы не понимаем принципов работы машины Ренниуса, и даже инопланетяне не вполне уверены в том, что именно представляет из себя звездный камень. А ведь именно эти два артефакта мы получили взамен «Моны Лизы» и сокровищ британской короны.

— Ну это ведь не обмен в чистом виде.

— Два сокровища Земли были отданы им, а мы получили два сокровища инопланетян. Как еще это можно назвать?

— Звено в цепи кула, — сказал я.

— Я не знаком с этим термином.

— Когда я читал в газетах о деталях этой сделки, мне пришла в голову одна параллель. Кула — это церемониальное путешествие, которое предпринималось в разные времена жителями Тробриандских островов и папуасами Меланезии к востоку от Новой Гвинеи. Нечто вроде двойной цепочки — движение в противоположных направлениях между островами. Цель церемонии состояла во взаимном обмене предметами, не обладающими очевидной функциональной ценностью, но представляющими культурное достояние каждого племени. Обычно это были украшения — ожерелья, браслеты, наделенные именами и красочными историями. Они медленно перемещались вдоль цепи островов, сопровождаемые рассказами, которые множились и расцвечивались разнообразными подробностями, а потом предметами обменивались — сам обмен представлял собой чрезвычайно торжественную церемонию, цель которой состояла в том, чтобы создать некое единение, наложить на племена взаимные обязательства и создать атмосферу доверия. Что-то подобное происходит и в нашем случае с инопланетянами. Культурные реликвии являют собой символ взаимного доверия. В процессе их движения от одного народа к другому они неизбежно вызывают некие общие чувства. Именно в этом и заключается истинная цель цепочки кула. Поэтому мне не нравится слово «обмен».