Эсхил - [72]

— Этторе, дай мне, вон ту штуку.

— Проверь печку, Глёкнер, — прорычал Доминик. — Убедись, что она достаточно горячая.

Глёкнер осторожно кивнул.

— А мне что делать? — спросила Люсия.

— Помогай мне отогреть её.

Обмотав руки сестры полотенцами, Люсия легла рядом с ней. Доминик заметил на её собственных руках кровоподтеки. Он видел, как резко от неё оторвали Софию, как яростно она боролась и как её пытались успокоить.

Впервые с момента прибытия сюда Доминик ощутил, что его разум ещё способен бороться. У него отняли жену. А теперь чуть не отняли дочь. Если они победят, что он будет делать?

Он хотел доверять Дитриху, как бы глупо это ни звучало. Он хотел вникнуть в поставленную задачу. Хотел верить, что, в конце концов, их освободят. Здесь, в этом богом забытом месте на краю земли, вдали от охваченной безумием родины, он хотел верить, что они выживут. Но даже лейтенант не был способен остановить своё руководство. Он был лишь винтиком в машине, которой управляют такие, как Рихтер.

Доминик лег рядом с дочерьми. Он ждал, надеясь, что София поправится.

6

Через несколько часов Доминик оказался в лаборатории возле клеток. Несмотря на дочь, его вынудили прийти. «Это всего на час, — сказал человек Рихтера. — Постарайтесь быть полезным».

Целый час без дочери… даже, если бы он мог думать о чём-то другом.

— Полезным, — прошептал он. — Я вам покажу пользу.

И, прежде, чем осознать это, он начал разбивать клетки гаечным ключом. «Освободить их, — думал он. — Хотите, чтобы я был полезным? А как вам это? Приносит пользу?»

Он не знал, сколько щупальцам понадобится времени, чтобы заполнить лабораторию. Не знал, как скоро они разрушат тут всё. Но он знал одно — он больше никогда не будет работать на тех, кто его пленил. Если они хотели придать ему нужной мотивации, то ошиблись. Он уничтожит здесь всё, потому что это было единственное, на что он способен.

Вскоре он выронил ключ, не в силах закончить начатое. Мир вокруг, вдруг, стал нестерпимо тяжелым и ему не оставалось ничего другого, кроме как закрыть глаза. Когда он их снова открыл, рядом стоял Ари. Он пришел сюда в поисках своего друга и здесь его и нашел. Доминик обнял его и какое-то время они просто стояли в объятиях друг друга.

Наконец, Доминик поднял взгляд.

— Нам отсюда никогда не выбраться, Ари. Я был неправ, когда говорил, что нужно плыть по течению. Ошибался, когда считал, что у этих людей есть понятие о чести. Господи, Ари, как же я ошибался!

— Ты делал то, что считал правильным. Как и я. Вопрос в том, что делать теперь?

Доминик посмотрел на него и увидел в его взгляде то, чего раньше никогда не видел. Он увидел, что слезы на щеках Ари не были слезами печали, он плакал от гнева.

— Нужно выбираться отсюда, — прошептал его друг. — Нужно выбираться.

— Как?

В лаборатории не было окон, но Доминик понял, что смотрит в сторону кратера. Чувствовал, что кратер взывает к нему, шепчет.

«Способ контроля» — вот, чего они хотели.

— Ну, — сказал он Ари. — Дадим им, чего они хотят.

7

Близилась полночь, а Софии становилось всё хуже. Люсия уснула рядом с сестрой, сон её был неспокойным. София спала в тишине. Она плохо помнила события этого утра, ей казалось, что она жертва, а весь мир — это огромный хищник. Она не знала, кто касается её кожи, не узнавала голосов заходивших в комнату людей. Ей хотелось спать, а во сне она хотела увидеться с мамой. Магдалена всегда говорила, что сон — лучшее лекарство, а когда она проснется, то почувствует себя лучше. Но, в этот раз, это оказалось не так. Каждый раз, когда София просыпалась, боль в голове становилась всё сильнее. В какой-то момент, ей показалось, что она слышит папин голос и приподняла край одеяла, чтобы увидеть его. Но она увидела лишь чудовищ и тут же, сопя, спряталась обратно. Когда чудовища ушли, она снова уснула. Даже во сне она чувствовала боль в груди, шершавость своего дыхания. Ей приснился стишок, который она читала, когда играла в «классики». Это было 2 года назад. «Камень бросай, прыгай, давай, зад приземляй, дальше шагай». Она не очень хорошо прыгала на одной ноге, как другие, но однажды она пропрыгала весь путь до конца и смеялась, когда друзья хлопали ей. Игра была хорошей, даже, если результат был не очень. Даже, если, под конец, она выдыхалась. Мама всегда гордилась ею, когда у неё получалось. Ей хотелось вернуться и попробовать ещё раз. Ей хотелось, чтобы рядом оказалась мама, взяла её за руку и сказала, что всё будет хорошо. Она почувствовала, что в кровать кто-то лёг, прям, как мама, когда собиралась взять её на руки. Она всё ещё помнила это ощущение. Почему остальные дети этого не помнят? Это ведь, самое лучшее, самое теплое чувство — чувство материнских заботливых рук. Она шевельнулась под одеялом, нащупала чьё-то тело и решила, что это мама. Она прижалась к ней, сунув большой палец в рот. Она больше не сосала палец (этим занимаются младенцы), но от этого ей стало легче. Она сжалась и обняла это тело, вспоминая мягкие мамины черты и каково это — обнимать её.

Так она и умерла, сжимая руку сестры, не обращая внимания на слезы отца и людей, собравшихся вокруг него. Только через несколько часов, посреди ночи, они заметили, что София перестала дышать.