Эшелоны идут под откос - [5]

— Дядя Миша, а почему колонна предателей называется «пятой»?

Они идут темной улицей. Из плотно занавешенных окон домов не просачивается ни единого лучика света. Лица Михаила Мироновича в такой тьме не рассмотреть, но, видимо, он очень удивлен такому вопросу племянника.

— Ты и сам должен бы это знать, — укоризненно произносит он. — Не то время сейчас, чтобы одной только техникой интересоваться. Я вообще не представляю себе сознательного гражданина, не говоря уже о комсомольце, который бы…

— Это вы зря обо мне так!.. — обиженно перебивает Дмитрий. — Я выписываю «Комсомольскую правду». И читаю не только ее, но и такие политические журналы, как «Большевик». А вот насчет «пятой колонны»…

— Ну ладно уж, — снисходительно бурчит Михаил Миронович. — Слушай. О гражданской войне в Испании, надеюсь, слышал? Началась она в июне тридцать шестого года мятежом генералов против республиканского правительства. Так как мятежников поддерживала вся мировая буржуазия, они уже в начале октября бросили главные силы на Мадрид. Четырьмя колоннами атаковал его генерал Франко. А другой генерал, фамилия его, кажется, Мола, выступая в те дни по радио, заявил, что Мадрид будет взят не этими четырьмя колоннами, а пятой, находящейся внутри города. Он имел в виду предателей и контрреволюционеров. Их, конечно, хватало в Мадриде, но и они не помогли генералу Франко. Ему пришлось начинать наступление на Мадрид еще несколько раз и только в марте тридцать седьмого он добился успеха, да и то лишь с помощью итальянских фашистов. Вот с тех пор за предателями, действующими в тылу своей страны, и закрепилось название «пятая колонна».

Некоторое время они идут молча, прислушиваясь к звуку собственных шагов. В ночной тишине они кажутся неестественно громкими и гулкими.

— Ну а что ты думаешь о нашем партизанском фронте? — нарушая молчание, спрашивает Дмитрия Михаил Миронович. — Он ведь очень помогает Красной армии изматывать врага. Не вступить ли и нам в ряды народных мстителей?

— В армию бы лучше…

— А партизаны чем же тебе не по душе?

— Какую же я им пользу принесу? Я и стрелять-то почти не умею. А в армии сначала чему-нибудь научат…

— Так ведь это когда еще научат! А в партизанах ты сразу окажешься в боевом строю. И побольше моего сможешь пользы им принести, потому что своим же делом будешь там заниматься.

— Непонятно что-то, каким же это «своим делом»?

— Да все с теми же паровозами будешь иметь дело, только не чинить их, а калечить.

— Мне все-таки привычнее чинить, — вздыхает Дмитрий. — В это душу можно вложить, поломать голову над тем, как лучше…

— Придется и там голову ломать. Безнаказанно портить паровозы и железнодорожные пути оккупанты нам не позволят. Придется, значит, «мозговать», да еще так, как ни над одним изобретением в мирное время. А за промахи придется собственной головой да жизнью товарищей расплачиваться. Вот и решай…

— А вы как решили?

— Ты мою биографию знаешь, сообразишь, значит, как я должен решить такой вопрос. К тому же за меня это партия решила.

— Тогда я вместе с вами!

4

Станцию Вязы действительно больше не бомбят. Замысел гитлеровцев теперь очевиден — они обходят справа и слева, намереваясь захватить железнодорожный узел, находящийся на целых сто километров восточнее Вяз.

К этому времени по поручению областного комитета партии Михаил Миронович Щедров завершил организацию партизанского отряда из работников железнодорожной милиции и железнодорожников станции. Сегодня в обкоме утвердили состав отряда, завтра нужно выезжать в разведотдел армии, обороняющейся на этом участке фронта. Жену и дочь вместе с матерью Дмитрия (родной своей сестрой) он отправил уже в Горький к родственникам. А муж сестры (отец Дмитрия) вот уже второй месяц на фронте, и пока никаких вестей от него нет.

Прощание с матерью Дмитрий перенес мужественно, а она расплакалась, обнимая сына в последний раз.

— Береги его, Михаил, — сказала она брату. — Пропадет он без тебя…

— Ну что вы, мама, — смущенно прервал ее Дмитрий, с трудом сдерживая слезы. — Что я, маленький, что ли? Не беспокойтесь вы, пожалуйста, ничего со мной не случится…

— Да и что в самом деле может с нами случиться? — пошутил Михаил Миронович. — Не на фронт же едем, а в тыл.

— Это точно! — кивнул головой Дмитрий. — А вот вы будьте поосторожнее. Начнется бомбежка — сразу в канаву. Это даже солдатам рекомендуется. А за нас не беспокойтесь — мы с дядей Мишей нигде не пропадем!

Конечно, он бодрился изо всех сил, так как хорошо понимал, в каком «тылу» придется им находиться.

А о том, каким образом проберутся они туда, даже понятия не имел. Зато он довольно ясно представлял себе, что ждет его мать и тетю на дорогах, забитых беженцами. Дмитрий уже несколько дней наблюдал бесконечный их поток, но никогда еще это печальное зрелище не казалось ему таким страшным, как теперь. В основном это были старики, женщины, дети. Они ехали на машинах, телегах и велосипедах. Но большинство шло пешком, толкая впереди себя тачки и тележки, нагруженные разным скарбом.

Беженцы вели с собой коров, овец, коз. За хозяевами бежали собаки. У переправ создавались пробки, и Дмитрию не так трудно было представить себе, что творилось там во время налета фашистской авиации…