-- Стол заказан, -- поясняли они публике.
В какой-то момент официанты оживились. Через стеклянные двери я заметил в гардеробе некоторое столпотворение. Мелькнули русые волосы, и я узнал Генриэтту Павловну. С нее, кажется, снимали пальнто'. Через минутку печальный господин с куклой вошли в зал и сразу направились к заказанному столику. Господин усадил куклу в кресло, и два официанта завертелись вокруг них.
Зал зашушукался, заоглядывался, некоторые тыкали, к сожалению, пальцами.
Кукла сидела ко мне спиной, но я видел, что она в черном вечернем платье. Сам же печальный господин -- в сером костюме и галстук имел бабочку в горошек.
Официанты, конечно, его знали, быстро накрыли стол на две персоны, расставили приборы.
Зал совершенно разволновался, какой-то малопомятый даже подскочил к столу с куклой, замахал рукавом, но официанты быстро вывели его из зала. Как видно, дело у господина с куклой было поставлено в "Ореанде" надежно. На волнения в зале он внимания не обращал, общался только с куклой, подливая ей понемногу в фужер минеральной воды.
Загремел оркестр, столики ринулись танцевать, табачный дым, как остатки фейерверка, стелился над графинами. Гром оркестра и дым табаку приглушили свет люстр. Человек с куклой сидели тихо-тихо, лица их и силуэты размылись в дыму, и мне даже казалось, что они оба детские куклы, и хозяин их спит где-то в дальней комнатке, а их позабыл за игрушечным столиком на взрослом разнузданном пиру. Я долго наблюдал за ними и вдруг случайно встретился глазами с печальным господином. Как-то получилось через дым и гром. Щель что ли в дыму образовалась? Я кивнул в эту щель, и мне кивнули в ответ.
-- Сильно чокнутый, -- шепнул бармен. -- Приехал откудато с Севера. Только с куклой и ходит. Денег -- тьма!
Расплатившись, я встал и, направляясь к выходу, слегка поклонился маленькому господину:
-- Херес помог живописцу.
-- А я боялся, что вы не заметите, -- улыбнулся он. -- Это был мой привет Красной Сосне. Присядьте на минутку. С Генриэттой Павловной вы, кажется, знакомы?
-- Немного, -- сказал я и, усаживаясь рядом с куклой, чуть поклонился ей. -- Добрый вечер.
Генриэтта Павловна потупилась.
-- Она у нас молчалива. Но, должен признаться, я не люблю, когда дамы кричат и хохочут, -- и он кивнул в сторону столика, за которым визгливо и безнравственно всхахатывали.
-- Молчание -- не порок, -- согласился я. -- Сейчас слишком многие много говорят, а я не всегда и слушаю. Бывает, и пропускаю что-нибудь мимо ушей. Потом -- так неловко.
-- Не обращайте внимания, -- посоветовал мне печальный господин. -- Уши наши вполне разумны, ничего важного они сами не пропустят.
-- Вы знаете, я писал и черные березы, и синие осины, но только красная сосна получила приз.
-- Я люблю сосну. Правда, ваша сосна -- крымская, а я работал когда-то там... где корабельные... Как же они падали! О, как падали... Но за черную березу?.. Немного хересу, а?.. Недолюбливаю березы. Вот Генриэтте Павловне только березу и подавай, ей бы только мечтать и вздыхать.
Генриэтта Павловна помалкивала, уткнувшись в минеральный фужер. К сожалению, она немного сползла с креела и могла вот-вот нырнуть под стол. Хотелось ей помочь, но я не знал, как это сделать. Неловко, черт подери, хватать спутницу другого человека и усаживать ее на стул попрямей. Я старался не шевелиться, опасаясь полного сползания Генриэтты Павловны.
Оркестр немного поутих, зазвучало танго, и я хотел уж откланяться, как вдруг господин с бабочкой сказал:
-- Геточка, ты помнишь это танго? Хочешь потанцевать?
-- Извините, -- сказал он мне. -- Мы немного потанцуем.
Он обошел меня, подхватил куклу и, прижимая к груди, стат пританцовывать возле столика.
Мне сделалось очень неловко. Посетители "ОреандыЭрастаращили свои налитые дымом глаза, некоторые наивновосторженно разинули рты, глядя на танец с куклой. Разглядывали и меня с изумлением, дескать, это еще что за такое?
Я сидел тупо, как волк, не решаясь почему-то уйти. Наверно, хересу было много. А чего-то другого мне не хватало. чего? Неужели Красной Сосны? Но сосны не ходят с нами по ресторанам. Не помню ни одного художника, который водил 6ы по ресторанам сосны... А с нею было бы спокойней. Этот с куклой, я с сосной...
Вокруг танцующего господина в зале образовалось пространство. Его обходили, не задевали. Генриэтта Павловна влеклась за ним спокойно и, скажу вам, чудесно. Он мог, конечно, вертеть ею, как угодно, но не делал этого, уважая танго, и она простосердечно склоняла голову ему на плечо.
-- Вы знаете, о чем говорила Генриэтта Павловна, пока
ыы танцевали? Ни за что не угадаете. Ха-ха! Вы ей понра
вились! Поздравляю! Это -- редкость, обычно она сдержан
на. Хотите с нею потанцевать? Она приглашает. Белый та
нец, а?
-- Я -- танцор никудышный... А Генриэтта Павловна и
вправду грациозней здешних дам.
-- А ваша дама? Красная Сосна? Неужто?
-- В какой-то мере, -- сдержанно ответил я. Меня все-таки
смущала Генриэтта Павловна, я как-то стеснялся слишком уж
при ней болтать.
-- А семейная жизнь? Неужто не удалась?
-- Да нет, почему же... С
-- Ну, это не важно... а мне, знаете, иногда хочется потан
