Еще одно путешествие на край земли - [51]

Приближается конец двенадцатичасовой смены, и на напряженных лицах работающих на барьере появляются улыбки. Темп разгрузки ускоряется. Один за другим подходят трактора с волокушами — плоскими металлическими санями на прицепе. Трактор останавливается поодаль, а волокушу на тросе подают к краю барьера. Мы складываем на нее грузы, которые подаются краном из трюма.

Идет последний час. Лица товарищей веселы, слышатся шутки, и усталость вроде бы пропала. Становишься беспечным и забываешь о возможном обвале. Немного в стороне, метрах в двухстах, с треском рушится в воду небольшой ледяной карниз, но это уже никого не пугает, не настораживает. Кончаем смену. Нам полагается законных двенадцать часов отдыха. Последние груженые сани уходят от карниза.

Оглядываешься и замечаешь: какая же красота вокруг! Малиновые краски антарктического заката разлились на полгоризонта. Айсберг поблизости светится изнутри зеленовато-голубоватым огнем, а в его подводной части видны темные пещеры.

Довольные, мы шагаем по трапу на корабль, а навстречу нам — наша смена. Лица сменщиков хмуры, заспанны, им до веселья еще далеко. Подбадриваем товарищей, желаем им удачи, а сами идем спать.

3 февраля 1957 г. Пурга, затруднявшая накануне работу, прекратилась. Все кругом покрыто тяжелым, влажным снегом. Снег лежит на палубе, на оснастке судна, придавая кораблю нарядный облик. Небо прояснилось. Работается весело. Странно, но меня все же не оставляет чувство приближающейся опасности. Проходит четыре часа. Перерыв, полчаса отдыха на корабле. Встречаю своего руководителя — Константина Константиновича Маркова. Он идет в кладовую получать резиновые сапоги. На палубе слякоть — ботинки профессора размокли. Выдает обувь гидрограф Николай Буромский, он материально ответственный. Ему лет тридцать пять. У него рыжая бородка, запавшие выразительные глаза. Лицо его еще разгорячено работой. Он разгружал соседний, третий трюм, метрах в десяти от нас вдоль края барьера. Своеобразный человек Николай Буромский — корректный, предупредительный, но почти всегда с какой-то немного грустной улыбкой на лице. Но сегодня он весел. Утром получил радиограмму — семье выделили квартиру. Все его поздравляют, называют счастливчиком. У него праздник.

Вместе с Буромским на барьере работает мой сверстник, курсант Ленинградского высшего инженерного морского училища имени адмирала С. О. Макарова Евгений Зыков. Немногословный, спокойный, основательный. Курсантов в экспедиции несколько человек, и все они связаны тесной дружбой: все за одного, один за всех! И я тянусь к их группе. Женя Зыков как бы цементирует нас своим твердым «взрослым» характером. Геофизик Игорь Гончаров, мой сосед по кубрику, тоже в их бригаде. Он всех заражает оптимизмом, бодрым строением. Зато ремонтный механик Иван Анисимов, наоборот, неразговорчив. Из гидрографов в этой бригаде работает еще Анатолий Дадашев. У него восточная внешность и, чувствуется, такой же темперамент. Их бригадир — Роман Книжник — тоже гидрограф. Он постарше нас и кажется мне загадочным. Два месяца с ним на корабле, а ничего сказать про него не могу. Уж очень молчалив.

Друг мой Владлен Измайлов, тоже курсант ЛВИМУ, внизу, в трюме, стропит грузы. Молодежи на корабле много: около половины состава экспедиции не старше тридцати лет. В трюме, где работает Измайлов, обстановка мрачная: темновато, сыро, остро пахнет бензином. Только небо, как со дна колодца, виднеется над головой. У нас же на барьере море света, воздуха.

Поздно вечером выходим на последние три часа работы. Из трюма сейчас идут в основном бревна: в Антарктиде строительный материал на вес золота. Впрочем, не только бревна, все здесь ценно, ведь все привозное. Но вот наш трюм почти очищен. Стрела подает на барьер связку тонких металлических труб. Принимаем трубы, цепляем всю связку, за трос. Трактор оттащит их от края барьера волоком.

Наш бригадир Желтовский стоит рядом со мной, в пуховой куртке, застегнутой на все пуговицы. Вот он поднимает руку в рукавице, делает знак трактористу: можно оттягивать трубы. Тракторист трогает, трубы заскользили, оставляя за собой ржавые полосы. Как это Желтовский может работать в пуховике? Мне и в обычном ватнике не холодно, а стоящим рядом матросам жарко. Один работает в брезентовой робе нараспашку, щеголяет своей тельняшкой.

И опять есть несколько минут, чтобы осмотреться. Солнце скрылось на юге за ледяным куполом, и, хотя не уходит далеко и света достаточно, на океан, на лед ложатся длинные сиреневые тени. Антарктический полярный день на исходе. А в небе над морем чуть колеблется белесая, как под легким ветром, почти бесцветная бахрома. Полярное сияние! Я вижу его впервые. Думал, оно выглядит эффектнее.

И вдруг все сотрясает глухой гул. Прямо из-под самых моих ног рушится край барьера. Стоящий рядом бригадир Желтовский громко вскрикивает и мгновенно уходит вниз на огромной глыбе. Глыба на глазах разваливается, фигура его поворачивается и валится вниз головой. Обвалившаяся в воду масса тяжело ухает, вверх поднимаются брызги, смешанные со снежной пылью. Корабль отбрасывает в сторону. Расходятся крупные волны с крошевом снега и льда. На мгновение устанавливается тишина, словно заложило барабанные перепонки. Я стою один на самом краю барьера. Справа от соседей с третьего трюма раздается крик. Я поворачиваюсь. Еще мгновение назад там слышались веселые возгласы. А сейчас пусто. На тросе над морем свисают сани, а на их краю, зацепившись за угловую планку, болтается один человек — Роман Книжник. Сани тяжелые, трос не такой уж прочный, натянут, как струна, вот-вот лопнет. Я поднимаю руки, кричу. Тракторист, который находится метрах в восьмидесяти, недоуменно выглядывает из кабины: он еще не сообразил, что там у нас произошло. Но, увидев мои знаки, включает скорость. Сани медленно выползают на край барьера. Перекошенное лицо Книжника складывается в нелепую лыбку.