Еще одни невероятные истории - [2]

— Не будь идиотом.

Голос его прозвучал бесстрастно. Каждое слово он произносил медленно и осторожно, и фраза не прозвучала грубо.

— Но почему?

— Она испугается света.

— Тогда, может быть, быстро сдернуть простыню и сбросить змею, прежде чем она успеет укусить?

— Почему бы тебе не пригласить врача? — спросил Гарри.

Его взгляд выражал то, о чем я бы и сам мог догадаться.

— Врача? Ну конечно. Вот именно. Сейчас вызову Гандербая.

Я на цыпочках вышел в прихожую, разыскал в телефонной книге номер Гандербая и попросил телефонистку побыстрее соединить меня с ним.

— Доктор Гандербай? — сказал я. — Это Тимбер Вудс.

— Хэлло, мистер Вудс. Вы еще не спите?

— Послушайте, не могли бы вы немедленно приехать? И захватите змеиную сыворотку.

— Кто укушен?

Вопрос был задан так резко, будто у меня выстрелили над самым ухом.

— Никто. Пока никто. Гарри Поуп в постели, а на животе у него лежит змея и спит — прямо под простыней.

Секунды три в трубке молчали. Потом медленно и отчетливо Гандербай произнес:

— Передайте ему, чтобы он не шевелился. Он не должен ни двигаться, ни разговаривать. Вы понимаете?

— Разумеется.

— Сейчас буду!

Он положил трубку, и я отправился назад, в спальню. Гарри следил за тем, как я приближаюсь к нему.

— Гандербай сейчас приедет. Он сказал, чтобы ты не шевелился.

— А что он, черт побери, думает, я тут делаю?

— Слушай, Гарри, и еще он сказал, чтобы ты не разговаривал. Вообще не разговаривал. Да и я тоже.

— Почему бы тебе тогда не заткнуться?

Пока он говорил, уголок его рта быстро дергался, и продолжалось это, даже когда он замолчал. Я достал платок и очень осторожно вытер пот на его лице и шее, чувствуя, как под моими пальцами подергивается та мышца, которая служит для выражения улыбки.

Я выскользнул на кухню, достал лед из морозилки, завернул его в салфетку и принялся разбивать на мелкие кусочки. Мне не нравилось, что у него дергается уголок рта. Да и то, как он разговаривал, мне тоже не нравилось. Я вернулся в спальню и положил на лоб Гарри мешочек со льдом.

— Так тебе будет лучше.

Он сощурил глаза и, не раскрывая рта, резко втянул в себя воздух.

— Убери, — прошептал он. — У меня от этого начинается кашель. — Мышца снова задергалась.

По комнате скользнул луч света. Это Гандербай свернул на своей машине к бунгало. Я вышел встретить его с мешочком льда в руках.

— Как дела? — спросил Гандербай и, не дожидаясь ответа, прошествовал мимо меня; он прошел через веранду, толкнул дверь с сеткой и ступил в прихожую. — Где он? В какой комнате?

Оставив чемоданчик на стуле, он последовал за мной в комнату Гарри. На нем были мягкие тапочки, и передвигался он бесшумно и мягко, как осторожный кот. Скосив глаза, Гарри наблюдал за ним. Дойдя до кровати, Гандербай посмотрел на него сверху и улыбнулся со спокойной уверенностью, кивком головы дав Гарри понять, что дело тут простое и не о чем беспокоиться, а нужно лишь положиться на доктора Гандербая. Затем он повернулся и вышел в прихожую, а я последовал за ним.

— Прежде всего попытаемся ввести ему сыворотку, — сказал он и, раскрыв свой чемоданчик, занялся необходимыми приготовлениями. — Внутривенно. Но мне нужно быть осторожным. Он не должен дрогнуть.

Мы прошли на кухню, и он прокипятил иглу. Взяв в одну руку шприц, а в другую — небольшой пузырек, он проткнул резиновую пробку пузырька и начал набирать бледно-желтую жидкость. Потом протянул шприц мне:

— Держите его, пока он мне не понадобится.

Он взял чемоданчик, и мы вернулись в спальню. Глаза Гарри были широко раскрыты и блестели. Гандербай склонился над Гарри и очень осторожно, будто имел дело с кружевом работы шестнадцатого века, закатал ему до локтя рукав пижамы, не пошевелив руку. Он проделал все это, не касаясь кровати.

— Я сделаю вам укол, — прошептал он. — Это сыворотка. Вы почувствуете слабую боль, но постарайтесь не двигаться. Не напрягайте мышцы живота.

Гарри взглянул на шприц.

Гандербай достал из чемоданчика красную резиновую трубку и обмотал ею его руку выше локтя, затем крепко завязал трубку узлом. Протерев небольшой участок кожи спиртом, он протянул мне тампон и взял у меня шприц. Поднеся его к свету, он, сощурившись, выпустил вверх тоненькой струйкой какую-то часть желтой жидкости. Я стоял возле него и наблюдал. Гарри тоже не спускал с него глаз; лицо его блестело от пота, точно было намазано толстым слоем крема, который таял на коже и стекал на подушку.

Я видел, как на сгибе руки Гарри, стянутой жгутом, вздулась голубая вена, а потом увидел над веной иглу, причем Гандербай держал шприц почти параллельно руке, втыкая иглу через кожу в вену, втыкая медленно, но так уверенно, что она входила мягко, словно в сыр. Гарри закатил глаза, закрыл их, потом снова открыл, но не шелохнулся.

Когда все кончилось, Гандербай склонился над ним и приставил губы к уху Гарри.

— Даже если теперь она вас и укусит, все будет в порядке. Но только не двигайтесь. Прошу вас, не двигайтесь. Я сейчас вернусь.

Он взял свой чемоданчик и вышел в прихожую. Я последовал за ним.

— Теперь ему ничто не угрожает? — спросил я.

— Не совсем так.

— Но как же все-таки помочь ему?

Маленький врач-индиец молча покусывал нижнюю губу.