Еще одна темная половина - [3]

Все поле зрения заслоняет чернота. В ней клубится еще более черное облако. Я не могу понять, что это, я не могу отклониться — ведь мои волосы все еще кто-то держит.

Я бы заорала, но если это Люций… Боги, если это Люций, ему ни-че-го не стоит действительно зачаровать всех этих мужиков только чтобы наказать меня…

Но если мы одно существо, как он может поступить так — с собой же?

Холодный смешок сквозняком щекочет мне ухо:

— Умная стала? Это в тебе от меня.

Мне чудится, или пальцы в волосах отпускают, разжимаются, холод сползает по затылку, переходит на заднюю часть шеи, потом ниже, пробираясь под футболку, скользит по позвоночнику, становясь все острее?

Мне чудится, или я чувствую горячий воздух у своей ключицы и едва заметное касание чего-то острого?

Этого не может быть — потому что Люция больше не существует.

Этого не может быть — потому что моя кожа под алкогольной анестезией, я только что держала руку в ледяной воде и почти не ощущала холода, а такие тонкие оттенки не ощутила бы тем более.

Но мне чудится.

Это все, что у меня осталось.

Я закрываю глаза, потому что черно-белый мир вращается вокруг меня. Я упираюсь ладонями в холодный камень столешницы — в раковине все еще льется вода. Шум не слышен, я слушаю то, что происходит внутри. Мне интересно только оно.

— Хочешь? — Шелестит еле слышный голос. — Хочешь?

Холод призрачных пальцев скользит по лицу.

— Я тоже кое-чего хочу… — льется внутрь меня ядовитый свист. — Дашь мне это?

— Что? — Спрашиваю я, но пугаюсь. — Да!!! — Быстрее, пока не передумал. Чего бы он ни хотел — я дам.

— Была бы ты такая послушная сразу, может быть, все пошло бы иначе… — издевается шепот. — Когда-нибудь я тебе расскажу…

На секунду мне становится страшно — это как заглянуть в бездну неслучившегося, понять, что потеряла что-то важное сразу после того, как это потеряла, но я не успеваю осмыслить это ощущение своим заторможенным мозгом. Потому что ощущения на моей коже перебивают все.

Они настоящие. Я не открываю глаза, но они настоящие — эти ледяные пальцы, что ложатся на мою шею сзади с двух сторон. Скользят вниз, касаются разреза на ключице, становятся влажными от крови.

— Сними.

Я в одно мгновение сбрасываю футболку вместе с бюстгальтером. На секунду я открываю глаза — и вижу в зеркале, как над раковинами наклоняется женщина с обнаженной грудью и страшными тенями на лице, словно ангел смерти уже пометил ее. Меня. Кожа серая, скрюченные пальцы скребут белоснежный фаянс, а в глазах пылает черное пламя.

Зажмуриваюсь — я не хочу знать, как это выглядит. Потому что пальцы проводят по груди и один очень острый коготь оставляет на ней росчерк боли.

Я шиплю сквозь зубы.

— Я король боли, любовь моя, — отзывается голос в голове. — Я могу сделать так, что твоя кожа останется нетронутой, но ты будешь корчиться здесь на полу от невыносимой муки. Но я хочу попробовать кровь… Я соскучился по твоей крови, моя вторая половина…

— Хорошо… — я тяжело дышу, мне не хватает слишком свежего холодного воздуха. Он тяжелый и темный, не хочет заливаться в горло. В этом нет ни капли вожделения, в этом есть только мучительная потребность — в нем.

Пальцы спускаются все ниже и ниже, по груди, задев соски острыми когтями — я вскрикиваю — по животу, заставляя меня вздрагивать всем телом. Ненавижу холод. Люто ненавижу холод, но внутри холода — Люций, и я принимаю его.

— Расстегни.

Я тянусь онемевшими пальцами и невыносимо долго вожусь с пуговицей на джинсах. Но она поддается, и молния скользит вниз, а вслед за ней скользит холод.

Когда ледяные пальцы касаются влаги у меня между ног, я моментально покрываюсь мурашками и вздрагиваю.

— Мммм… — тянет голос. — Ты только что думала, что ни капли не возбуждена, любовь моя. Тогда что это такое?

И пальцы ныряют дальше, касаясь, проскальзывая, проникая и замораживая все своим холодом. И в тот момент, когда приходит время боли — я сжимаюсь — моего позвоночника касается острый огненный язык.

— Аааааааа! — Это не стон, это больше чем стон, это было бы криком, если бы я могла вдохнуть этот тяжелый воздух вокруг.

— Еще? — Шипит. — Еще! — Соглашается сам с собой.

И внутрь меня проникает холод. А сзади обжигает огонь.

Что-то тяжелое наваливается, прижимая меня животом к столешнице, джинсы сползают вниз, и огонь стекает как горячий воск — ниже, ниже, ниже, пока не встречается со льдом.

Я выгибаюсь в немом крике, упираюсь лбом в зеркало, открытым ртом касаюсь своего рта в отражении, словно желая поцеловать саму себя — или его.

Холод.

Огонь.

Боль.

Кровь. Алые ручейки крови стекают по стенкам раковины, смешиваясь со все еще текущей водой. Кожа на груди и животе саднит от царапин, оставленных его когтями, но внутри меня — все еще страшнее.

Когда он успел стать таким страшным? Я думала, дальше некуда.

— Я — часть тебя, любовь моя… — падает алой капелью на белое. — Это все было в тебе, а теперь и во мне.

Огненное и острое, ледяное и твердое, страшное и вожделенное — это он.

— Повернись!

Я выполняю приказ раньше, чем успеваю задуматься, что теперь я увижу, что позади меня никого нет и это будет страшнее всего, что произошло сегодня. Но…