Еще одна из дома Романовых - [49]

Но не сделал Сергей и нескольких шагов, как появился его новый адъютант, Владимир Гадон, который дежурил нынче на телефонном аппарате в кабинете великого князя, и сообщил, что его просил к разговору начальник полиции.

– Голубчик Волков, – сказал Сергей Александрович, – не откажите в любезности отнести ее высочество переодеться.

Волков вопросительно взглянул на Павла. Тот кивнул, и камердинер принял на руки Эллу. Он двинулся к левому крылу дома, где находились комнаты великой княгини, а Сергей Александрович в сопровождении Гадона заспешил вправо, где размещался его кабинет.

– Надеюсь, они скоро, – сердито сказал Павел. – Жара невыносимая. Как все это некстати!

– Ничего, – безмятежно проговорила Александра, – мы подождем.

Они сели на дерновую скамью, оказавшуюся поблизости. Собственно, с некоторых пор такие скамьи появились там и сям по всему парку: их приказал построить Сергей Александрович, потому что Александре на обычных скамьях сидеть было жестко и неудобно, а на дерновых она могла даже прилечь. Для ее удобства на них на все днем накидывали покрывала и укладывали несколько подушек. И каждый раз, садясь на такую скамейку, Александра поражалась внимательности и заботливости великого князя, такого сдержанного и сухого на вид.

Скамьи были мягки и удобны. Александра положила голову на подушечку и с удовольствием вытянула ноги. Они отекали, несмотря на легкость и удобство греческих сандалий, и ремешки начинали врезаться в ногу. Но если бы она носила обычную обувь, то вообще бы чувствовала себя как в колодках.

– Хочешь, я расстегну твои сандалии? – спросил Павел, который очень хорошо знал, как мучается она с ногами.

Александра сонно кивнула. Да что за скамейки такие, стоит на них присесть, а тем более – прилечь, как страшно клонит в сон?!

– Спи, моя ненаглядная, – услышала она ласковый голос Павла – и опустила ресницы, счастливо улыбаясь.

Снилось ей, будто она идет по Стадии – это была афинская улица, соединяющая площади Омония и Синтагму, где находился королевский дворец. Наверное, была анфистерия – праздник цветов, который устраивали 1 мая. Это было дивное зрелище с шествием украшенных цветами колесниц, с песнями, танцами, однако Александра удивилась, что ни одной песни не слышит и никто не танцует. И колесницы были какой-то странной формы, все одинаковые, и цветы – блеклые, странно шелестящие, и она никак не могла вспомнить их название… Потом вспомнила – ксиранфемон, но теперь забыла, что означает это название.

Мысли мутились, она уже не понимала, где находится. Вообще у нее было странное ощущение, что она спускается в какую-то долину.

Начало смеркаться, низко летали совы – это были атены, давшие название городу, непременные спутницы богини Афины. Их было много в окрестных лесах, иногда они залетали в королевский сад и днем сидели на деревьях с забавным, задумчивым, трогательным и полусонным выражением. А теперь они летали низко и все заглядывали, заглядывали в лицо Александры, и ей чудилось, что их желтые глаза полны жалости. Они порой выкрикивали что-то – прислушавшись, Александра поняла, что это слово – апокреув.

Почему? Апокреув по-гречески – заговенье, а в переносном смысле – наслаждение чем-то в последний раз.

Почему в последний?..

Александра не знала, сколько она проспала, но проснулась с острым ощущением тревоги. Приподнялась на локте, огляделась. Чуть поодаль, на такой же дерновой скамье, сидели Волков и мадемуазель Шармер. Они, видимо, ждали, пока проснется великая княгиня, и были поглощены тихим разговором. Александра давно заметила их взаимную склонность и сейчас не стала им мешать.

Осторожно спустила ноги со скамьи, огляделась… Что-то белое мелькнуло за деревьями… О, это белое платье Эллы! А рядом с ней… Рядом Павел?

Или Сергей? А где тогда Павел?

Она хотела окликнуть, но что-то удержало ее. О чем они говорят там вдвоем?

Все сомнения, все ревнивые подозрения, которые Александра считала надежно похороненными, вмиг вернулись. Она бесшумно двинулась к мужу, который стоял, держа в своих руках руку Эллы, и что-то быстро, горячо говорил ей, пытаясь заглянуть в ее глаза.

– Да нет же, – растерянно сказала Элла. – Вы не должны уехать! Александре будет тяжело ехать… в ее состоянии!

– Я уеду один, вернусь к ее родам, – сказал Павел. – Если бы ты только знала, как я проклинаю себя за то, что приехал! Все спокойствие, которое было мною достигнуто в чудесной Греции, рухнуло в тот миг, когда я увидел тебя снова. Я как курильщик опиума – понимаю, что это яд, но не могу отказаться от счастья видеть тебя, говорить с тобой, мечтать о тебе.

Элла резко отвернулась, выдернула руку из его руки, но не ушла: продолжала слушать, и лицо ее, которое было видно Александре в профиль, выражало только одно: безудержное счастье!

– Прошу тебя, не отговаривай меня при Сергее, поддержи меня. И позаботься об Александре, пока меня не будет здесь.

– Ну, Александра вполне обойдется без моей заботы, – обиженно проговорила Элла. – Сергей носится с ней, как… Как будто это она его любимая жена, а не я!

– Господи, да ты что, ревнуешь его? – изумленно воскликнул Павел. – Ревнуешь своего мужа к моей жене?! Да ведь это же…