Еще один шанс - [44]

Харриет вздохнула и плюхнулась на диван. Он был покрыт тканью с цветами, которую она, кажется, раньше не видела. К счастью, красно-зеленый афганский ковер закрывал почти весь рисунок.

– Полагаю, ты также знаешь, что меня останавливал новый шеф полиции, – сказала она, снимая пальто. Отец уселся в кресло.

– Так я и узнал, что ты на «хаммере». Не то чтобы этот новый парень болтает о своих делах, – сказал он. – Но он упомянул это Дженифер Джейни, а она позвонила твоей матери, вот так мы и узнали, что ты здесь.

Харриет кивнула, обмахиваясь ладонью. Ей придется открыть окно в своей комнате. Это всегда раздражало ее мать. Она жаловалась, что это вредно для отопительной системы. На взгляд Харриет, единственной проблемой была жара, такая, что можно было бы поджарить гуся.

Она улыбнулась, немного кривовато. Сегодня она была жареным гусем. Засунутым в печь без всякой надежды на спасение.

Харриет обняла руками колени.

– Он женат на Дженифер Джейни?

Отец кивнул:

– Верно. – Он усмехнулся. – Никто в Дулитле никогда не думал, что такое случится. – Он посмотрел в противоположный от Харриет угол комнаты, лицо его было печальным. – Я полагаю, ты никого не встретила?

– Нет, и ты знаешь, что я не собираюсь больше выходить замуж.

– Донни не хотел бы, чтобы ты тосковала по нему. И это не ранит чувства мисс Оливии, если тебя это останавливает.

Харриет мысленно досчитала до десяти.

– Как магазин?

Отец покачал головой:

– Не так хорошо, как могло бы быть. Не пойми меня неправильно. Я зарабатываю достаточно денег на лесном складе, но ты знаешь, что твоей матери этот магазин очень дорог. В некоторые недели мы получаем прибыль, в другие немного теряем. – Он нахмурился. – Мы не можем конкурировать с большими магазинами у шоссе. Но это ничего. У нас хватило здравого смысла потихоньку выкупить здание, так что нам не приходится беспокоиться об оплате аренды.

Харриет никогда не знала, что они владеют зданием на площади. Она и ее родители никогда не говорили о деньгах. Это было неловко, при том, что она была гораздо обеспеченнее, чем они. Они с Донни однажды предлагали им помощь, и ее отец так обиделся, что только после смерти Донни простил их за то, что они хотя бы предположили, что он возьмёт деньги у своей дочери или зятя.

– Это хорошо, – сказала она и замолчала: Харриет стала разглядывать коллекцию рождественских безделушек, покрывающих журнальный столик. Маленькая деревня со сделанным из ваты снегом стояла в центре. Одно блюдо граненого стекла было наполнено красными и зелеными «эм-энд-эмс», другое – мятными леденцами. Харриет наклонилась и взяла горсть «эм-энд-эмс».

Отец откинулся в кресле и сложил руки на животе.

– Как приятно, что ты дома, – сказал он, как будто говоря сам с собой.

Харриет подавилась конфетой. Она закашлялась, и отец вскочил. Он мягко похлопал ее по спине.

– Спокойнее! – воскликнул он. – Ты в порядке?

Она сглотнула и кивнула:

– Все хорошо. Может быть, стакан воды поможет.

Отец встал и вышел из комнаты.

– Хэролд? – позвал голос ее матери со второго этажа. – Это ты?

– И кое-кто еще, – ответил он.

По покрытым ковром ступеням зазвучали шаги.

Харриет кашлянула и постучала себя по груди.

Мать появилась на пороге, ее худое тело было закутано в ярко-розовый халат, волосы убраны под ночной чепец. Харриет не могла поверить, что кто-то еще носит такие чепцы. На узком носу низко сидели очки.

– Ну и ну, это же Харриет после стольких лет приехала домой, чтобы переночевать! – воскликнула мать. – Твой отец говорил, что ты приедешь сегодня сюда, но я сказала ему, что не стоит рассчитывать на это. Но ты же знаешь Хэролда, он все равно не стал ложиться. – Она огляделась. – А где твой отец?

– Вот и я, – сказал отец, возвращаясь в комнату и неся кружку с водой для Харриет.

Она сделала большой прохладный глоток. Конфета растаяла, и ей стало гораздо лучше. Она поставила чашку на журнальный стол, а потом снова взяла.

– Эй, это же моя кружка.

Отец кивнул.

– Та, что я сделала на уроке труда в десятом классе. – Харриет не знала почему, но вид этой старой вещицы сделал ее ужасно сентиментальной. – В тот день я чуть не сломала печь для обжига, потому что слишком сильно разогрела ее.

Ее мать торопливо вошла в комнату и села на край другого кресла, очень мягкого и обитого такой же новой цветочной тканью.

– Твой отец каждое утро пьет из нее свой кофе без кофеина. Никакая другая чашка его не устраивает. Нет уж, или эта чашка должна быть наготове, или он встает из-за стола и сам моет ее.

Харриет посмотрела на кружку. Сначала она хотела сделать изящную, но потом решила по-другому. Она сделала саму кружку ярко-желтой, а ручку красной. По краю нарисовала ободок из темно-синих «X» и «О». Харриет посмотрела на отца:

– Она правда твоя любимая?

Он пожал плечами и снова сел в кресло.

– Она как раз такая, как надо, – сказал он.

Харриет кивнула. Ей хотелось, чтобы он сказал что-то еще, впрочем, и этого было достаточно. Она так редко получала похвалы от родителей. Смешно, как она унижалась, чтобы получить хоть какой-то знак, что они ценят ее и признают ее талант. Она посмотрела на картину, над креслом отца. Это был все тот же, «раскрась по номерам» пейзаж, который ее мама сделала, когда Харриет училась в пятом классе. Синие краски посерели, зеленые стали охряными, а весь свет, который когда-то так сиял, потускнел под солнечными лучами, падающими из окна.