Ещё один маленький шаг - [40]

В этот раз Джон заметил с каким вниманием Аскар следит за одним из мониторов. Вообще-то, будь команда американской, он бы сделал себе пометку в уме и занялся чем-то другим. Но тут-то все русские и отношения в команде совсем другие, поэтому он решил что может позволить себе немного любопытства и заглянул Аскару через плечо. Там, на одном из мониторов было видно, как вдоль магистрали, соединяющей реактор с основным модулем “Федерации” неспеша, словно прогуливаясь, двигались две фигуры в скафандрах. Вот один, тот, что покрупнее, остановился, поднял с поверхности какой-то булыжник. Второй долго рассматривает, что-то объясняет, потом они вместе внимательно изучают место, откуда его подняли и в конце концов булыжник отправляется в ранец того, кто его нашёл.

Аскар почувствовал присутствие наблюдателя за спиной, быстро оглянулся и прокомментировал:

— Вот, смотрю, умиляюсь.

— Странные вы всё-таки, русские, — вздохнул Джон.

— А что не так? — оживился Аскар. Ну скучно, что поделаешь! Нет, конечно, у дежурного пилота дел хватает: приглядывать за остальным экипажем, наблюдать за обстановкой, делать положенные записи в бортовом журнале. Но всё равно, скучно. А тут и повод пообщаться появился.

— Ну, как сказать… Мы экипаж, одна команда…

— Даже больше, уже друзья.

— Да! Друзья! Но вы постоянно говорите друг другу… у нас, в Америке это считается оскорблением, у нас бы давно уже подали в суд.

Аскар, конечно знал про добрый американский обычай судиться по любому поводу, да и некоторые проблемы, волнующие американцев он понимал, особенно после достопамятной прессконференции, но вот насколько всё запущено даже не представлял. Потому и включился в обсуждение с заметным энтузиазмом:

— Ну что, например?

— Ну вот, как ты, например сказал, что женщина не может приготовить плов.

Аскар задумался. Это шутка, конечно, хотя и основанная на очень древних, можно сказать исконных традициях, такими шутками в школе перебрасывались постоянно. Конечно, это могло быть кому-то обидно, но если такое случалось, обычно обиженный сам давал понять, что больше так не надо. Обычно помогало. Случалось, конечно, в пылу конфликта сказать лишнего, совсем лишнего, но тогда вмешивались вышестоящие инстанции и участники конфликта приносили друг другу извинения, в объёме нанесённых оскорблений. А всяческие суды начинались в совсем уж злостных случаях. Джон, в своей задумчивости не очень заметил эту паузу и подбросил ещё пример:

— Или как ты постоянно обращаешь внимание на… э… ну то, что Влад…

— Приударяет за Леной? — Аскар вздохнул. — Ну тут занесло меня, что скажешь? Кстати, как там наши голубки?

Сказав это он сверился со своими приборами и хмыкнул:

— Придётся немножечко разбавить их романтику… Геологи! Как слышите! Приём!

— Слышим нормально! Приём! — ответил Влад. Конечно, это “Приём!” было совершенно излишне, потому как симплексная связь[1] осталась сейчас только в детских радиокружках и совсем уж экстремальных условиях, но, традиция!

— Вы пересекли границу безопасной зоны вокруг реактора. Вернитесь на десять метров.

— Хорошо, потом обойдём его по кругу на безопасной дистанции. Давай маршрут, — ответил Влад. Но тут вклинилась и Лена:

— Да ладно, здесь всё чисто, никаких следов…

— Лена, помнишь, ты жаловалась, что постоянно попадаешь в неприятности, а мы, всем экипажем, пообещали за тобой присматривать? Вот сегодня я и присматриваю. Поэтому возвращайтесь на десять метров назад.

Из динамика раздался горестный вздох, после чего Лена произнесла:

— Ну ладно, наверное ты прав.

— Вот! Поэтому ещё: вы не успеете пройти по кругу. Пройдите сектор в сто двадцать градусов, отснимите реактор с разных точек и возвращайтесь по прямой.

Влад с Леной двинулись в обратном направлении, Аскар убедился в этом и снова повернулся к Джону. Тот с энтузиазмом воскликнул:

— Вот! И это! Как там: ты постоянно попадаешь в неприятности, а мы за тобой приглядываем… Это же оскорбление!

— Для того и друзья, Джон, чтобы сказать такое, когда необходимо.

— Но ведь то, как ты сейчас высказал, вот так, резко, это может быть оскорблением, можно рассматривать это как способ утверждения своего превосходства.

Аскар снова задумался, ответил медленно:

— Знаешь, если ты постоянно ждёшь подвоха от того, кто рядом, то тогда, да, каждое слово будет то оскорбление, то пиставание. А у нас как-то так не принято. Мы друг другу доверяем. Особенно в таких компашках как наша. Потому и можно сказать другу такое, что никто другой не скажет. А иногда и надо сказать.

— А если кто-то… ну… как у нас говорят, злоупотребление доверием?

— А вот это уже плохо. Такое и до суда может дойти… И до мордобоя.

На это американец только задумчиво покачал головой. Но вопросы у него ещё не кончились:

— А как насчёт того, что назвали Лену Однорукой Бандиткой?… Это же неуважение к её травме, к её переживаниям. Разве так между друзьями можно?

— Иногда нужно, — вздохнул Аскар. — Знаешь, когда очень плохо, то если над этим посмеяться, становится легче. А уважение… Любой из нас точно знает, что если Лена скажет, что ей не нравится, никто её так больше не назовёт. Безо всяких судов. Это уважение. Настоящее.