Ещё о женЬщинах - [32]
Первое, что он почувствовал, было опасение порвать перчатки, которые оказались маловаты, а обручальное кольцо он, конечно, снять не удосужился, стал было снимать, но врачиха сказала, чтобы уже натягивал перчатки, как есть. Второе — температуру. Женская кровь очень горяча, она льётся по перчаткам в ведро и на пол, и сразу начинают потеть руки, и не только руки, но и лоб, а вытереться уже не судьба. Потому что вы держите зеркало и якобы слушаете рассказ опытной врачихи, но на самом деле не слушаете, так, какие-то дурно пахнущие обрывки информации — пулёвочка, кюреточка, что там ещё?
Сначала в узенькую дырочку тоненький цилиндрик, потом потолще, потом ещё потолще, и дырочка расширяется, потом пулёвочка, щипчики такие острые, пулевые щипцы, вынимать пули, ими губу оттягиваем сильным, уверенным движением. Невежда и сексист ощущает сильнейший зуд внутреннего обмирания за пациентку, ему кажется, что ей безумно больно и всё сейчас порвётся, а оно под наркозом не больно и всё куда прочнее, чем кажется сентиментальному невежде и сексисту.
И вот, когда всё лишнее смачно шлёпается в ведро с кровью, начинается выскабливание как таковое.
Есть разные мерзкие звуки: гвоздём или мокрым пальцем по стеклу, серпом по яйцам, от потирания бок о бок кусков пенопласта, но все они отдыхают по сравнению со скрыпом кюретки о внутреннюю поверхность матки. Ведь этого скрыпа ещё нужно достичь! Как объясняет опытная врачиха, его-то и должны мы достичь! Его пока нет, так, какое-то бесхарактерное хлюпанье кровавой слизистой. Надобно выскоблить до скрыпа матки, которая, хотя и глубоко внутри человека, но вот должный скрып начинает слышать и ассистент далеко снаружи человека, и это самый мерзкий звук, который ему доводилось слышать до и после, с той разницей, что морщиться можно, а убегать нельзя, держишь зеркало перед нею и ею, перед ними обеими.
А потом, когда всё закончилось, у женщины начался отходняк от наркоза.
Она шептала: «Я ваша раба навеки, я ваша раба навеки, я ваша раба…» Это не то чтобы возвратилось сознание, но и не сказать, что дикое коллективное бессознательное, это что-то среднее, это врачиха объяснила, что рабе сорок два года и четверо детей, не замужем и пятый без базара лишний. Не в том дело, что нечем будет кормить, нет, на первое время сиськи-то имеются, и очень симпатичные, хотя, конечно, в меру отвислые, но это только пока, а в другом. Что и последние из предыдущих детей не очень великовозрастные, и всех четверых оставить вот просто так и лечь в роддом — трудно. Ну и, естественно, впоследствии сиськи сиськами, а шубы из них не сошьёшь, на одних пелёнках разоришься, хотя уже вовсю в торговле были памперсы, и даже для взрослых, но это живые деньги, так что про памперсы временно по команде забыли. И хотя срок был достаточно велик, уже, собственно говоря, несколько превышал допустимый, но в порядке мощных социальных показаний мы на этот скрып пойти решились.
А та повторяла свои слова про «я ваша раба» с такой счастливой улыбкой, таким умиротворённым голосом, что сразу было понятно, что женщина не по-детски вкручена этим ихним внутривенным наркозом. А то бы она постеснялась. А может, и нет. Хабалка-то была ещё та.
И, глубокоуважаемый шкаф, простите, читатель, если сами Вы не имеете прямого профессионального отношения к акушерству и гинекологии, то глубоко (точнее, высоко) насрать на мнение на сей счёт церкви. Почему такое грубое слово — «насрать» — и почему, собственно, насрать?
Ну хотя бы потому, что тогда Вы не присутствовали на аборте «Ножки пошли», а он этого заслуживал. Потому что его делала другая врачиха, между прочим, очень хороший человек и большой мастер своих заплечных дел, не говоря уже о том, что прекрасный диагност. Она очень долго разговаривала с пациенткой, пытаясь понять, зачем же ей потребовалось вытравлять плод, и чтобы убедить, что вовсе не потребовалось. Потому что только очень немногие врачи торгуют абортивным материалом (из корысти) и пьют человеческую кровь (по физической своей неумолимой потребности), а остальные — люди вполне дискурсивные. И пациентка долго косила под социальные показатели, но неубедительно, потому что, несмотря на слегка опухшую от пьянства физиономию, она не казалась измождённой голодом и непосильным трудом. Одета она была сносно, жильё имела, детей — нет, а интимная стрижка и анамнез показывали, что ей не чужды даже сексуально-куртуазные претензии типа чтения глянцево-жёлтой прессы и амурных похождений, чему деторождение, конечно, помешало бы. Поскольку право решения оставалось за пациенткой, то наша врачиха, исполненная сложных чувств, приступила к исполнению своего профессионального долга. Сложных чувств — в смысле одновременной неприязни к пациентке, жалости к возможному ребёнку и понимания того, что это всё равно не мать. И не только сложных, но и эмоционально окрашенных, ибо женщина она весьма эмоциональная, и она скоблила и приговаривала: «А вот и ножки пошли, а вот у нас и ручки пошли, а вот и головка наша…» — и видавший виды средний медперсонал при этих словах поёживался. Можно также рассказать про наркозный аборт «Оставьте немножко», но всякий здравомыслящий литератор знает: всё, что бывает в жизни, не можно вставлять в рассказ. Потому что жизнь огромна, а рассказ невелик, и одно дело, как говаривал лирический герой, — помочиться в море, а другое — в вашу, а точнее — в мою, ведь никто не перечитает этот рассказ больше раз, чем я, кружку пива.
«…Едва Лариса стала засыпать, как затрещали в разных комнатах будильники, завставали девчонки, зашуршали в шкафу полиэтиленами и застучали посудами. И, конечно, каждая лично подошла и спросила, собирается ли Лариса в школу. Начиная с третьего раза ей уже хотелось ругаться, но она воздерживалась. Ей было слишком хорошо, у неё как раз началась первая стадия всякого праздника – высыпание. К тому же в Рождество ругаться нехорошо. Конечно, строго говоря, не было никакого Рождества, а наступал Новый год, да и то завтра, но это детали…».
7 ноября 1984 года три свердловских десятиклассника едут отмечать праздник к одному из них в коллективный сад. Десятиминутная поездка на трамвае непонятным образом превращается в эпическое странствие по времени и пространству. А с утра выясняется, что один из них пропал. Поиски товарища в опустевшем на зиму коллективном саду превращаются в феерически веселую попойку. Но тут появляется баба Яга. И ладно бы настоящая, из сказки, а то — поддельная, из реальной жизни…
Знакомьтесь, Рик Гутьеррес по прозвищу Кошачий король. У него есть свой канал на youtube, где он выкладывает смешные видео с котиками. В день шестнадцатилетия Рика бросает девушка, и он вдруг понимает, что в реальной жизни он вовсе не король, а самый обыкновенный парень, который не любит покидать свою комнату и обожает сериалы и видеоигры. Рик решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь и записывается на уроки сальсы. Где встречает очаровательную пуэрториканку Ану и влюбляется по уши. Рик приглашает ее отправиться на Кубу, чтобы поучиться танцевать сальсу и поучаствовать в конкурсе.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.