Эсхатон - [4]

- Я и не собираюсь. Я опять буду писать музыку. Потом.

- Когда - потом? - взорвался Том. - Не будет никакого «потом»! Дрейк, послушай моего совета - я тебе и врач, и друг. Тебе нужно срочно бросить этот дом и съездить в отпуск. Отправляйся в какой-нибудь круиз, в кругосветное путешествие. Откройся новым впечатлениям. Я знаю, каково тебе сейчас, но потерпи годик и увидишь, что станет легче. Обещаю тебе - все будет по-другому. Тебе снова захочется жить. Эта бредовая идея уйдет.

Дышать стало легче. Собравшись с силами, Дрейк дослушал Тома Ламберта и кивнул:

- Ладно, сделаю, как ты сказал, Том. Уеду на время. Но если ты ошибся - если я вернусь, скажем, лет через восемь или десять и опять тебя об этом попрошу, ты ведь мне поможешь? Ответь честно. И пообещай.

У Тома Ламберта словно груз с плеч свалился. Он облегченно выдохнул:

- - Через десять лет? Дрейк, если через восемь или десять лет ты вернешься и повторишь свою просьбу, я признаю, что целиком и полностью ошибался. И обещаю тебе, что помогу сделать то, что ты просил.

- Точно обещаешь? Не хочу однажды услышать, что ты передумал или не имел в виду то, что сказал.

- Точно обещаю, - рассмеялся Том. - Но тут и беспокоиться не о чем. Ставлю все, что у меня есть: через год-другой ты и не вспомнишь об этом. - Он подошел к буфету и налил себе выпить. - Знаешь, Дрейк, я хочу произнести тост. Вернее, три тоста. За нас, за наше будущее и за твое следующее и величайшее творение.

Дрейк тоже поднял бокал:

- Выпью, Том, но не за все. Пью за нас и за будущее. А вот за следующее произведение - не могу, потому что не знаю, когда его напишу. Мне надо много чего сделать. Например, ты велел мне уехать из города, вот я и уеду. Немедленно. Но ты не беспокойся, я буду держаться на виду.

Это была полуправда. Дрейк не собирался уезжать до тех пор, пока не убедится, что с остальными его планами все в порядке. Однако терять Тома Ламберта из виду он, несомненно, не собирался. Когда придет время…

Перед Дрейком стояли две проблемы. Первая - простая и ясная: деньги. Надо было обеспечить Ане спокойное существование в ледяной «матке» до того неопределенного времени, когда ее смогут разморозить и исцелить. Тогда ее жизнь начнется заново. Кое от чего он объективно не мог ее защитить (например, от глобального возвращения человечества к варварству или от обесценивания всех существующих видов валют и товаров). На такой риск Ане - и ему - приходилось идти.

Вторая проблема формулировалась куда расплывчатее. Если верить Тому, лекарство от Аниной болезни, редкой и очень сложной, появится еще не скоро. Как он подметил, диагноз, от которого умирает всего несколько человек в год, не привлекает такого внимания медиков, как обычный рак или сердечные заболевания, от которых гибнут сотни миллионов.

Предположим, лекарство не изобретут еще сто или даже двести лет. Какие знания нынешнего общества будут интересны людям 2200 года? Что должен знать мужчина, кем должна быть женщина, чтобы обитатели будущей Земли сочли выгодным их оживить? Дрейк не сомневался: даже если ученые откроют надежный способ размораживать криотрупы, большинство несчастных обитателей «маток» останется на своих местах. Контракты, заключаемые «Вторым шансом», гарантировали лишь сохранение тел в необходимых условиях. Обещать оживление фирма, разумеется, не могла.

Да и зачем? Чего ради выпускать еще одного человека в и без того перенаселенный мир, если тот не может предложить миру ничего особенного?

Дрейк вообразил себя в начале девятнадцатого века. Что такого он мог бы тогда заключить в своем мозгу, что могло бы показаться ценным сегодня, двести лет спустя? В области политики - ничего, в области искусства - тоже. В этих сферах ничего особенно не изменилось. Разумеется, отпадают и наука, и технологии - здесь за два столетия достигнут феноменальный прогресс.

На обдумывание этого вопроса у него была уйма времени - времени, которого лишилась Ана. Глупо спешить, когда можно спокойно все рассчитать и спланировать. В качестве планки Дрейк установил срок в десять лет, после чего у него должно было остаться еще сорок из тех пятидесяти, которых он ждал и по которым тосковал. Но можно и на пару лет дольше.

Если времени понадобилось больше, чем десять лет, то не потому, что Дрейк стал отвлекаться на другие занятия. Он работал, думал и лишь время от времени вычислял вероятность того, что все выйдет, как задумано. Всякий раз результаты получались отвратительно низкие.

Пытаясь понять, чему ему надо научиться, Дрейк не оставлял и трудов в области первой своей проблемы - финансовой. Он решительно отказался от произведений, которые требовали какого-либо новаторства. Вместо этого брал заказы, давал концерты, делал записи, писал музыку для фильмов - и хороших, и плохих, и никаких. Если кто и считал, что Дрейк разбазаривает талант и вредит своей репутации, все были слишком вежливы, чтобы так говорить. Собственное же его отношение к этому было простым: деньги платят - и замечательно.

Порой работа становилась ему в тягость. Но время от времени, как ни странно, коммерческая выгода заставляла его выкладываться на полную катушку. Прекраснейшая мелодия, когда-либо им сочиненная, превратилась в музыкальную тему для популярного телесериала. А через четыре года Дрейку повезло еще больше.