Эсхатология - [38]

– Виновники, колдуны и злопыхатели! – возопили, цепляясь за соломинку, брызгая слюной, уже схваченные скорыми на расправу жрецы, указывая скрюченными пальцами в странные знаки.

И преследовали нечистых, отмеченных печатью зла, по всему городу, и не было им нигде убежище или пощады. Погнался и я за парой, и без труда схватил старуху. Тогда та, что была молодой резвой девушкой, вернулась и бросилась обнимать колени, умоляя о снисхождении. Отступив на шаг, она разорвала свои одежды и убеждала меня овладеть ею, но дозволить ее матери скрыться. И ослеп я от ее прекрасной наготы, и едва не поддался чарам плоти, но, тряхнув головой, все же одумался и прогнал искушение. Нет, не нужно мне было ее тело, тело имеющие правильные линии и не носящее изъянов, тело во всех отношениях равное эталону, но по иронии судьбы одержимое коварным духом. Ибо имел я другой образ в сердце моем, и твердый помысел искупить прошлые прегрешения в голове своей, а посему решительно я сомкнул пальцы на нежной шее ее. И, обернувшись, колдунье старой завывающей подарил избавление, милосердную быструю смерть, ибо ждало ее гораздо худшее по законам городским, законам деревень, законам храмовым, людским, неписанным и правильным. И столкнул их в канаву, чтобы зловонная жижа стала им достойной наградой гнусным деяниям. А после вернулся на площадь, где и стал свидетелем творимой расправы.

Жрецы танцевали, добровольные палачи бесновались в религиозном экстазе, толпа орала, кожа сдиралась, глаза выдавливались, и кровь текла ручьями по брусчатке. А на балконе стояла княжна, глядя в даль поверх голов, с лицом холодным и бледным, с моего места я мог явственно видеть, как побелели ее крепко сжимавшие перила пальцы. А я стоял, немного в сторонке, очарованный этой внезапной встречей и не слышал истошных воплей, не чувствовал толчков и брызг кровяных струй.

Но вдруг, о чудо! Мне показалось, или в действительности ее отрешенный блуждающий взгляд задержался на мне, и что-то неуловимо дрогнуло в уголках печально опущенных губ, кончики их поползли вверх в сочувствующей печальной улыбке узнавания?

Круто развернувшись, так что подол ее длинного лилового платья взметнулся на короткий волшебный миг, обнажая точенные мраморные лодыжки во всей бесстыдной красе, она стремительно покинула балкон, скрывшись во внутренних покоях. Сказка окончилась, а я все стоял истуканом, очарованный и восхищенный ее мимолетным вниманием. Она узнала меня. Узнала и снизошла как богиня к простому смертному, простив невольное оскорбление! Я никто, не купец, не воин, грязь, ровня ничтожным земледельцам и немытым ремесленникам, но именно меня княгиня выделила из толпы более достойных, ретивых и пресмыкающихся, и никто не в силах помешать мне, влюбиться в самую недоступную для меня, нет, даже не женщину, а светлый лучезарный образ! Княжну Теркна – княгиню моего сердца! Проведай об этом, не сносить мне буйной головы, но в тот миг я готов был кричать на ухо каждому о своей любви, плюя на все казни, на бедствия, постигшие град, на Эталон и всех прочих. Весь мир не стоил ее одобряющей улыбки, она признала меня, я был прощен!

Весь день горожане пили и веселились, сначала за свой счет, затем в честь прибытия младшего сына князя сопредельного Кнегта Эммануила, служилые люди выкатили огромные бочки сильно пахнущей браги. На площади разложили костры, и повесили жариться несколько гигантских свиных туш. Уж не знаю, где их достал принц, и в прям то была даже скорее диковинка, чем кричащий, плюющий в глаза шик. Животные давно стали редкостью, и скоро, видимо, вовсе останутся только разве что в приданиях и картинках, как случилось с теми, которые могли летать. Как их звали?

– Да, – поделился вслух широкоплечий оборванный малый, имевший сухую ногу, а потому изрядно хромавший, – если уж нашему брату перепало такое, то, что же происходит там?

Мозолистой пятерней, сжимавшей полуобглоданную кость с пузырящейся из-под мяса сукровицей, он махнул на обитые листовым металлом закрытые двери хором. Шум, гам и ор, царившие на площади прочно заглушали все звуки, которые могли доноситься оттуда, но, надо полагать, и там избранные понапрасну время не теряли.

– Верно, чего там говорить, – охотно поддержал разговор какой-то беззубый лысый старикашка. На вид ему можно было дать все сорок, и когда он вновь открыл слюнявый рот, обнажив сочащиеся гноем десны, я понял, что не ошибался. – Помню, еще до прошлого Похода Веры много было таких, богатых да красивых. И я был тогда молод, и бесспорно поздоровее. Не смотрите так! Не верите? Эх, куда все ушло?! Сгинуло, смерть, да запустение кругом.… Ах, да! Я вот о чем толкую, истинно подходящим женишком будет этот юнец для нашей пресветлой княгини, храни ее боги и все подлых советников ее! И земли его батюшки, говорят, не такие уж выжженные, и детки, как ни как соответствуют Эталону, да и непрочный мир куда лучше хорошей войны, поверьте мне на слова, сколько я повидал на свете, вот, к примеру, помню…

– Женихом? Как это женихом, и мужем, и они будут вместе делить кров? – вскричал я, перебивая дальнейшие разглагольствования выжившего из ума инвалида. Благодушие моментально выветрилось у меня из головы, и я ощутил, как непрочна бывает, незыблемая казалась бы земля под ногами, как хрупко счастье.