Есенин - [16]

— Как говорят в таких случаях в Италии, заткните ему кто-нибудь рот грязным носком!

Прилетели в Москву. Артосов постарался не видеть Таниного мужа, резко отошёл подальше, когда Таня со всеми прощалась, и почесал к микроавтобусу, присланному Союзом писателей. Ехал из Шереметьева по холодному подмосковному шоссе, вдоль которого не росли пальмы и не разгуливали слоны, и думал: «Как же я теперь буду жить без неё!»

Дома Артосова встречали родные лица — жена, девчонки, Гришка. Ночью, лаская жену, он вдруг неожиданно всплакнул у неё на груди:

— Асенька! Родная! Роднее тебя у меня никого нет на всём белом свете! Мне никто не нужен, кроме тебя, никто!

Через несколько дней Ася сказала ему:

— И всё-таки, ты с Цейлона какой-то не такой вернулся.

У него на миг аж омертвели кончики пальцев. С трудом взял себя в руки.

— Какой такой не такой?

— Не знаю, от тебя даже пахнуть стало по-другому. Мне иногда кажется, что это вообще не ты.

— Вот те раз! Робот что ли?

— Не робот. Но и не ты.

— Что за глупости!

— Может, и глупости…

Не зная, куда себя девать, Артосов отправился в ближайший храм и впервые в жизни по-настоящему исповедовался. При этом не стал копаться в тонкостях, изменил или не изменил, а прямо так и сказал:

— Супружеская неверность.

— Жена знает? — спросил добрый священник, очень опечалившись.

— Ещё нет.

— И не говори ей. Достаточно того, что пред Богом раскаялся. Больше не поддавайся искушению.

— Не уверен…

— Я помолюсь за тебя.

Но раб Божий Валерий всё равно маялся. Ася видела это и снова не выдержала:

— Что с тобой, Валера? Вздыхаешь постоянно, сердитый без причины, совсем не такой, как был раньше. Нелёгкий какой-то стал.

— Тащи весы, взвешусь.

— Дурака-то не валяй, выкладывай начистоту. Было у тебя на Цейлоне?

— Было, — вдруг возьми он да и ляпни.

Анастасия мешковато села на диван, задышала.

— А может и не было, — спохватился Артосов. И, чтобы отвести следы от Тани, понёс уже полную ахинею: — Помнишь, я тебе рассказывал про эту из Питера, поэтессочку…

— Кобель!

— В один вечер напились крепко. Сам не знаю, будто с цепи сорвались. А, да, дождь лил весь день, боялись, что воспаление лёгких. Я тоже сильно напился…

— Кобель!

— Ночью проснулся… Где я? В чужом номере. Рядом эта лежит, из Питера. Я тихонько вылез и в свой номер. Хоть убей, не помню, было ли что в самом-то деле. Скорее всего, и не было ничего, потому что я крепко был пьяный в тот вечер.

Ася долго плакала. Потом сказала:

— Не хочу тебя видеть. Были бы родители живы, я бы к ним с детьми уехала. А теперь… Уйди, Валера!

И он ушёл. Трое суток шлялся по приятелям, пил с ними. Покуда Ася не разыскала его у Севки Петрова:

— Сев, скажи ему, пусть домой едет.

Дома она сказала:

— Ты, конечно, подлец, Валера. Такое горе мне принёс. Ведь я люблю тебя. И ладно бы, если б ты влюбился… А то просто так, с первой встречной-поперечной сучонкой…

— Да говорю же, наверняка ничего и не было!

— Да наверняка всё было! Хотя… мне бы тоже хотелось, чтобы ничего не было.

Приближался Новый год. Мир в семье Артосовых не наступил, но и война отодвинулась. Валерий старался при Асе не вздыхать, хотя о Тане думал постоянно. И думал так: «Пусть уж она и не позвонит мне. Время — доктор. Болячка засохнет и отвалится. И как же угораздило на старости лет влюбиться! Ведь скоро уже полтинник!»

С той роковой ночи в Хиттадува прошёл почти месяц. Не звонит, значит, уже и не позвонит. Ведь там муж, которого потерять далеко не любая захочет. С ним, конечно, скучновато, но зато надёжно, никаких потрясений.

Однажды позвонил Лещинский:

— Портосов, здорово!

— Ну здравствуй, шляхетская лещина.

— Ладно тебе дурака валять. Я, между прочим, тебя, можно сказать, грудью закрыл, как Матросов. Настюха твоя звонила, спрашивала, как ты там себя вёл на Цейлоне. Я сказал, что кто только тебя не соблазнял, но ты был как Брестская крепость.

— Спасибо, Вадик! Ладно уж, забудем иные моменты.

— Кстати… Перечитывал тут твои стихи… Не обижайся, но ты, как бы, это… Ну что греха таить — крупный поэт!

— Спасибо, друг! А я, если честно, искренне преклоняюсь перед твоими статьями.

За пять дней до Нового года Ася пришла к мужу, который спал отдельно на диване. И всё было так, как в их первые дни любви, но потом Ася рыдала:

— Сволочь же ты, Валера! Всё равно я тебя никогда теперь не прощу!

Но с утра в семье наступил мир. Артосов ходил и пел, чинил по дому всё, что нельзя было оставлять непочиненным в старом году. И все радовались, бодро готовились к встрече любимого праздника, чистили, драили, наводили красоту в квартире.

А вечером позвонила Таня.

Артосова как обожгло. Ему казалось, мир рушится, пол проваливается под ногами, а главное, что Ася всё видит, потому что Артосов горит и сияет, будто факел.

— О, Танечка, как я рад вас слышать! — говорил он отстранённым голосом. — С наступающим! Я столько рассказывал о вас жене, какую ваш муж нам устроил поездку.

На том конце связи приняли игру:

— Валерий Иванович, я тоже много рассказывала о вас мужу. О том, какой вы замечательный поэт и интересный собеседник. И я хотела бы вас пригласить на одну предновогоднюю вечеринку. С тем, чтобы вы почитали людям свои произведения. Пригласите и вашу супругу.