Есенин - [190]

Но настоящая жизнь Есенина была подспудной, сокровенной.

В гостеприимном доме Мурашёва Есенин писал — вдохновенно и упорно, не теряя ни минуты, когда оставался один или наедине с Михаилом Павловичем. Одно за другим выходили из-под пера Есенина новые стихи — «Я одену себя побирушкой», «Девичник», «Бабушкины сказки». Лежала груда незаконченных черновиков.

Из многочисленных посещений редакций Есенину отчётливее всего запомнился приход в редакцию «Ежемесячного журнала».

Виктор Сергеевич Миролюбов, редактор-издатель журнала, встретил Есенина приветливо, предупредительно, даже и не прочтя ещё рекомендательной записки Городецкого. Есенин навсегда запомнил его умные и добрые глаза.

   — Вы что же, стихи пишете? — спросил Миролюбов. Есенин вместо ответа протянул ему записку Городецкого.

   — Вон как Сергей Митрофанович вас называет: «молодой талант», — удивился Миролюбов, прочтя записку. — Он такими словами не раскидывается. Ну что же вы нам предложите?

Есенин протянул редактору рукопись поэмы «Галки».

   — Это о разгроме наших войск в Пруссии и о слезах солдаток по убитым, — глуховато сказал Есенин.

   — Интересно, и даже весьма, — отозвался Миролюбов. — Однако замечу, молодой человек, что любой редактор ходит ныне под военным цензором.

   — Не скрою, что в Москве мои «Галки» были приняты журналом «Друг народа», но по приказу военной цензуры были запрещены и набор рассыпан. — Голос Есенина звучал не сокрушённо, а гордо.

Миролюбов понимающе покачал головой.

   — Не обещаю наверняка, но буду стараться тиснуть, — пообещал он и добавил: — На всякий случай оставьте мне ещё несколько стихотворений. Думается мне, что вы будете нашим постоянным автором.

Есенин с нетерпением ждал первых петроградских публикаций своих стихов.

Двенадцатого апреля вышел 24-й номер журнала «Задушевное слово» с есенинской «Черёмухой».

Есенин ликовал.

Вскоре Мурашёв принёс только что вышедший второй номер журнала «Парус» со стихами «О дитя, я долго плакал над судьбой твоей...».

На другой день Есенин вручил Сергею Митрофановичу четвёртый номер «Нового журнала для всех» со своими стихами «Кручина», посвящёнными Сергею Городецкому.

Городецкий был растроган и впервые назвал Есенина Серёженькой. С этого дня они перешли на «ты».

Городецкий не без восхищения говорил о Николае Клюеве[41], поэте, словно бы жившем в Древней Руси, дал Есенину его адрес и посоветовал связаться с ним хотя бы по почте.

Вечером, положив перед собой записную книжку, Есенин долго писал своё первое письмо Николаю Клюеву. Он знал его только по стихам и никогда не встречался с ним. «Стихи у меня в Питере прошли успешно, — сообщал он Клюеву. — Из 60 приняли 51. Взяли «Северные записки», «Русская мысль», «Ежемесячный журнал» и др. Осенью Городецкий выпускает мою книгу «Радуница».

Окончив письмо, он пошёл к Городецкому.

Городецкий строго взглянул на улыбающегося простодушной улыбкой Есенина и отрывисто бросил:

   — Садись!

Есенин сел на диван, не понимая, почему и выражение лица Сергея Митрофановича, и его интонация так непривычно строги.

Городецкий разглядывал Есенина изучающе, словно видел его впервые.

Есенину стало не по себе, улыбка его погасла, и он внутренне насторожился, решая дать отпор любому поучению или замечанию Сергея Митрофановича. Что с ним? И брови хмурит, и весь какой-то взъерошенный — вот-вот ошарашит неприятной, а может быть, несущей беду новостью.

   — Вот что, Сергей, — заговорил наконец Городецкий. — Я из-за тебя, из любви к тебе сделался кем-то вроде соглядатая, проще сказать, шпиона. Пользуясь приятельством с одним неизвестным тебе человеком, я принудил его показать мне пока что секретное неотправленное письмо, черновик письма.

   — Какого ещё письма? — удивился Есенин. — К кому и от кого письма?

Городецкий скривил губы, не обращал внимания на недоумённые вопросы и продолжал каяться и осуждать себя:

   — Добро бы только прочёл, узнал, в чём дело, но бес меня попутал, и я снял копию с этого письма, а это уже, кажется, что-то вроде похищения документа.

   — Ничего не понимаю! — признался Есенин. — Говори, ради Бога, так, чтобы я смог понять. Первый раз вижу тебя в роли кающейся Магдалины.

Городецкий тяжело вздохнул:

   — Сказавший «а», должен сказать и «б». Слушай, но только дай мне честное слово, что это останется глубоко между нами.

   — Даю честное слово, что об услышанном от тебя буду молчать.

Городецкий вынул из бокового кармана смятую бумажку и отрывисто сказал:

   — Это точная копия письма, заготовленного тебе. Понимаешь? Тебе, в сущности говоря, ещё мальчику, деревенскому пареньку. Лелю из русской сказки. Письмо вот-вот будет подписано владельцем крупнейшего издательства «Прометей» Михайловым и послано тебе.

   — Что же ты, тёзка, портишь себе кровь?

   — Так я же украдкой скопировал чужое письмо. Это всё равно что подслушать чей-то тайный разговор или подсмотреть что-то в замочную скважину.

   — А что в письме-то? — живо заинтересовался Есенин. — Если уж снял копию, то читай. Грех беру на себя.

Городецкий как-то сразу успокоился и, разгладив помятую бумажку, медленно и раздельно, словно смакуя каждое слово, прочёл: