Эротоэнциклопедия - [53]
Этот факт придает мне смелости, и я начинаю объяснять, в чем моя проблема. Рассказываю о сером конверте, выброшенном из кабриолета; о письмах, переведенных на польский, которые я хотела бы проиллюстрировать документами из родительского архива; о господине Таке и о своих надеждах на то, что Корнелия откроет мне тайну.
«Не надейся! — нетерпеливо прерывает меня девушка, с трудом поднимается с кресла, ковыляет к двери и бросает мне в лицо: — Все тайное становится явным. Ты забыла о собственном прошлом! Поверила их лозунгам, поверила правде на продажу! Перестала видеть мытарства слабых, ложь СМИ! Правда — это частная тайна. Стоит извлечь ее на поверхность, как она перестает быть правдой, перерождается в коммерческий хлам. Тем, что вы именуете “документом”, нам мылят глаза, пудрят мозги».
«Но, Корнелия, я…» — вставила я дрожащим голосом. «Не прерывай меня! — прервала дочка Плании. — Кто стремится к правде, тот должен жить, как мы. Мы учимся заметать следы, создаем дымовые завесы, прячемся в вымысел. Мы вынуждены прятаться, уходить в себя, маскироваться загадками». — «Но я…» — пробормотала я. «Прощай! — фыркнула Корнелия. — Чао!» Так мы расстались: она с пылающими щеками, я в слезах…
В поезде Пезаро-Париж у меня разболелась спина, накатило удушье. Я чувствовала себя старушкой, стоящей одной ногой в могиле и уже ничего не смыслящей в современном мире. Масла в огонь подлил репортаж в «Corriere della sera». Нет, пресса чего-то недоговаривала. В Геную приехали не только «банды разнузданной молодежи, не имеющей представления о том, в каком мире они живут». Были там также Корнелия и Аоки. Неужели столь огромная пропасть разделяет их и нас: «поколение 68»? Неужто я успела позабыть, как фабрикуются «документы», как манипулируют правдой?
Дома меня ждал сюрприз: дочь Плании оставила сообщение на автоответчике: «Ненавижу автоответчик! — Пауза. — Прости, милая Эва! Я не хотела тебя обидеть. Спасибо, что ты перевела мои письма на польский. Это вымышленный документ твоей эпохи, которая нам очень импонирует. Вы смело распахнули дверь, которую мы, к сожалению, вынуждены немного прикрыть, чтобы сквозняк не выдул нас в космос. До чего забавная история! В твоем компьютере родился перевод писем, которые я собственноручно копировала с оригиналов, чтобы доказать Аоки, что способна имитировать абсолютно любой почерк. А потом я разозлилась, что он меня не дождался. И бросила конверт перед твоим домом. Такое способна выдумать только жизнь, которой мы должны подчиниться. Ты — ее часть, поэтому я выполняю твою просьбу. Всю ночь я перебирала родительский архив. Теперь бегу на почту с иллюстрациями к твоей, к нашей книге».
И точно. На следующий день пришел серый конверт с фотографиями, коллажами и открыткой от Корнелии. «Пожалуйста, — писала она, — предвари каждое письмо одной иллюстрацией, а на обложке пусть будут фрагменты инсталляции Юки И. Она с радостью дает свое согласие. Маме Аоки я позвонила сразу после твоего ухода. Я так глупо себя чувствовала, ужасно. Она успокоила меня и убедила, что молодые и старые художники должны держаться вместе ради выживания искусства, без которого нет правды. Вот список иллюстраций:
Первая и последняя страницы обложки: Юки И. “Любовь это струна, смычок и глаза”. Фрагменты инсталляции 1986 года в больнице Белсайз. Нью-Йорк.
Фронтиспис, перед “Вступлением”: Зу-Зу Курти. “Пара”. Китайский шелк, ручная роспись. Около 1936. Из собрания Музея Монпарнаса межвоенного периода.
Перед “Э”: Андреа Мантенья. “Св. Себастьян”. Лувр. Открытка, разорванная Роланом Бартом.
Перед “Р”: “Гейша одевает майко”. Фотография. Около 1900. В: Инуэ Юки. Мост Цветущей Сливы. Воспоминания гейши. Киото, 1974.
Перед “О”: Юки И. в Киото. 1989. Фото Роберта Игерли.
Перед “Т”: Ролан Барт и Яннис Куртиу. Греция, 1938.
Перед “О”: “Два фаллоса”. Мраморный рельеф эллинистической эпохи, выкопанный Кристосом Куртиу в доме семьи Фурни в Делос. Фото Плании Куртиу-Синьорелли.
Перед “Э”: Мои родители (Плания и Сильвио Синьорелли). 1966. Фото Ролана Барта.
Перед “Н”: Плания Синьорелли. “Роло и Эд”. Фотомонтаж. Около 1974.
Перед “Ц”: Эдмунд Берг в 1950. Фото Курта Вольфа.
Перед “И”: “Сиаманги”. Аппликация в кабинете проф. Альберта Курти. Фото Андреа Синьорелли.
Перед “К”: Иллюстрированное издание “Камасутры” с пометками Ролана Барта. Библиотека Университета в Урбино.
Перед “Л”: Ролан Барт. “Фрагменты речи влюбленного”. Серия “Тель Кель” под редакцией Филиппа Соллерса. Париж, 1977. Экземпляр с посвящением Эдмунду. Библиотека Университета в Урбино.
Перед “О”: Аоки И Берг. “Друзья: Кароль К. и Мишель Ф.”. Фотомонтаж. 2001.
Перед “П”: Анриетт Барт. “Мы в Биаррице под "Бесконечной колонной”". Фотомонтаж. Около 1975.
Перед “Е”: Мишель Фуко. “История безумия”. Карманное издание. Париж, 1964. Фото Эдмона Берга
Перед “Д”: Терновый венец, кактус Ролана Барта. Фото Корнелии Синьорелли.
Перед “И”: Плания в 1954. Фото Янниса Куртиу.
Перед “Я”: Морис Анри. “Пикник структуралистов”. Слева направо: Мишель Фуко, Жак Лакан, Клод Леви-Стросс, Ролан Барт. Карикатура опубликована в журнале “La Quinzaine Litteraire”, 1 июля 1967.
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне.Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.