Эринии - [67]

[89] ни один из них не останется в чьей-то памяти.

Попельский встал, одел шелковый халат и начал ходить по своей спальне, как лев в клетке. Конечно, хлопнул себя по лбу, он мог нанять для этого каких-либо других негодяев, которым пообещал немалый процент с наследства. Однако даже в наиаморальнейшей, наиболее вырожденной среде нелегко было бы найти преступников, которые помогли бы похитить ребенка, не получив предварительно вознаграждения! Разве что речь шла о большом выкупе, но в случае Гени Питки это было невозможным!

— Не время для гипотез и размышления, — сказал Попельский себе. — Надо бежать к Зубику и схватить Ирода. Ведь я знаю, кто он такой!

Начал одеваться. В прихожей зазвонил телефон. Попельский не озаботился этим, как и сочетанием цветов галстука, сорочки и пиджака. Телефон продолжал звенеть. Попельский вышел в прихожую и хотел взять ложку для ботинок. Телефон продолжал звонить.

— Что такое? — раздраженно сказал комиссар. — Нет ни Леокадии, ни Ганны, что ли?

Но в квартире было тихо. Попельский взял трубку. Леокадия, видимо, пошла прогуляться, а Ганна на базаре, подумал он, а в трубке кто-то говорил, медленно и хрипло. Попельский мысленно обругал свою невежливость, вызванную бессонницей.

— Представьтесь, пожалуйста, — проговорил он в трубку. — Повторите еще раз, что вы хотели мне сказать! Простите, но я отвлекся…

Голос повторил то же, что и раньше. Рука Попельского упала вдоль туловища и выпустила трубку.

— Замарстыновский пруд, Замарстыновский пруд, — повторял он. — Где это — Замарстыновский пруд?

II

На берегу Замарстыновского прудка Попельский пережил дежавю. Почти все выглядело так, как в его видении во время эпилептического приступа на фабрике ультрамарина на улице Слонечной. Солнце жарило так же сильно, как и тогда, а он и в видении, и сейчас истекал потом в темном костюме. Совпадало и то, что берег был безлюдным, а какой-то человек стоял на вышке для прыжков и махал ему рукой. Однако на самом деле в эпилептическом видении отличалась одна деталь. В нем бассейн был наполнен водой, что менялась на солнце, а потом превратилась в застывшую лаву. На самом деле в бетонном корыте вообще не было воды. Однако бассейн не был пустым. Его заполняли бороны. Их острия были направлены вверх, к небу, к вышке для прыжков. Сейчас на ней стоял человек, которого Попельский видел на фабрике ультрамарина.

Он усмехался комиссару и звал к себе, махая рукой.

— Иди сюда, иди, Лыссый! — кричал он. — Наверх, бегом! Я тебе все расскажу про твоего дорогого внука и его поломанные ручки!

Попельский одел свои фиолетовые очки. На этот раз он не мог допустить, чтобы эпилепсия лишила его возможности схватить преступника. Чувствовал, что по голове и затылку пробежали мурашки. Однако это не были предвестники приступа, лишь какое-то глухое и упорное предупреждение. Начал подниматься по лестнице.

— У меня во рту капсула, — орал Шалаховский. — В ней — записка… Как ґрипс[90] из тюрьмы… А в записке — адрес, по которому найдешь замечательного мальчика с поломанными руками…

Попельский остановился на вышке и ухватился за перила. Глянул вниз и увидел дно бассейна, покрыто остриями. Шалаховский понял, куда смотрел комиссар.

— Толкни меня с вышки, — сказал он, улыбаясь. — На эти бороны, что там лежат… Убей меня, ибо только так узнаешь, где твой внучек. У меня изо рта вытащишь адрес.

Попельский крепче схватился за перила. Весь дрожал, обливаясь холодным, жгучим потом. Ему казалось, что кожа приклеилась к костям. Напряг все мышцы лица и с трудом стиснул челюсти. Через несколько секунд был в состоянии что-то сказать.

— Зачем весь этот цирк, Шалаховский? — произнес, запинаясь комиссар, однако с каждым следующим словом говорил увереннее. — Зачем этот бассейн? Я тебя убью где-нибудь. Пойдем отсюда, положишь голову на пеньке, и я тебе башку отрублю… — Шалаховский не отозвался ни словом и смотрел на Попельского с большим интересом. Тот принял новое решение. — Но мне не нужно этого делать, а ты можешь спастись, получить отцовское наследство и отдать его своему сыночку, — медленно проговорил Попельский, пытаясь овладеть дрожанием челюстей. — Господин Клеменс Шалаховский, твой уважаемый отец, изменил завещание.

Шалаховский безразлично смотрел на собеседника.

— Тянешь время? — отозвался он через минуту. — Думаешь, я дам себя обмануть?

— Посмотри только. — Попельский вытащил из кармана своего праздничного костюма нотариальный акт аренды жилья на улице Понинского. — Вот измененное завещание твоего отца.

— Я должен погибнуть в муках, — отозвался Шалаховский. — За то, что сделал этим детям. Но у меня не было выбора. Или погибнет какой-то байстрюк, или мой сын останется нищим… Таким был мой выбор. Ты сделал бы это ради собственного ребенка? Убил бы ради собственного ребенка?

— Да, — сказал Попельский.

— А ради внука тоже убил бы?

— Да.

— Хорошо. — Шалаховский улыбнулся в усы. — Ну, тогда убей меня. Меня должны были растерзать жиды, но нет, ты схватил какого-то сумасшедшего… Ты мог замучить меня на фабрике, но с тобой случился эпилептический приступ… А сейчас нам ничто не помешает…

— Подумай о новом завете…