Эрих и школьная радиостудия - [18]

Бруммерт прошел немного обратно и вошел в чистый, светлый магазин: на витринах были разложены запасные радиодетали, кабель, электропринадлежности и инструменты. Молодой человек за прилавком, закончив разговор с пожилой женщиной, принесшей в починку радиоприемник, осведомился, чего желает посетитель, и, когда тот назвал техника Гофмана, провел Бруммерта в мастерскую, находившуюся во дворе.

Без пяти минут четыре Бруммерт вошел в мастерскую. Гофман уже ждал его.

— Хорошо, что ты пришел вовремя. Вот товарищ Мальхус, о котором я тебе рассказывал.

Гофман указал на стоявшего рядом мужчину. Мальхус с первого же взгляда понравился директору. У этого высокого, худощавого сорокалетнего человека было открытое, дочерна загорелое лицо и густая копна волос, только у висков кое-где пробивалась седина. Правая рука у него была в повязке и туго забинтована.

— А это Бруммерт, директор школы имени Генриха Гейне, в Новом городе, — закончил Гофман. — Посидите- ка вы в столовой, а я скоро управлюсь и тоже приду к вам.

Столовая была так же чиста и светла, как магазин и мастерская. За одним из столов четверо пожилых мужчин ели суп. Они, видимо, закончили где-то монтаж и только что вернулись.

— Как у вас тут славно! — вздохнул директор. — Никакого сравнения с лавчонкой, в которой я когда-то работал!

— Да, здесь работается хорошо, — отозвался Мальхус и окинул директора удивленным взглядом.

Бруммерт сделал вид, что ничего не заметил. Указывая на забинтованную руку Мальхуса, он спросил:

— Как же это, собственно, произошло?

— Чертовски не повезло! Хотел натянуть антенну и свалился с лестницы. Лестница тоже упала и начисто раздавила мне палец. Теперь с работой покончено!

— Почему?

— Да ведь указательного пальца нет, а два других гнуться не будут, — тут уж моим ремеслом не займешься. Меня хотят поставить продавцом, но мне это не очень-то по душе. Когда люди приносят свои приемники и я вижу аппаратуру, у меня начинают чесаться руки: мне хочется самому привести в порядок эти ящики, а я должен отсылать их в мастерскую, потому что не могу больше работать; нет, мне всегда будет очень горько…

— Он был одним из наших лучших радиомехаников, — вставил Гофман, который вошел в это время в столовую и подсел к ним. — У него такие чуткие пальцы, — я часто завидовал ему. Уж ты-то, наверно, поймешь его; тебя самого, небось, часто тянет к напильнику, а? — Гофман засмеялся и обернулся к Мальхусу. — Ведь Бруммерт у нас квалифицированный слесарь, имей в виду.

— Как слесарь? — вырвалось у Мальхуса; он недоверчиво покачал головой

— Не веришь?

— Нет. Если у человека была когда-нибудь приличная профессия, он никогда не станет учителем.

— О-го! — громко расхохотался Гофман. — А разве учительствовать — не приличная профессия?

— Н-ну, конечно… — смутился Мальхус. — Но такой учитель…

— Я тоже сначала удивлялся, — рассказывал довольный Гофман. — Учитель или даже директор школы, думал я, — это человек, который всю жизнь только и занимается наукой, читает книги да обучает ребят. Ему, мол, даже гвоздя как следует в стену не вбить. А когда мы стали устанавливать радиопередатчик, Герхард вдруг заболел, и я остался один. Как, думаю, управлюсь к понедельнику, — неизвестно. Но тут как-то днем явился Бруммерт и предложил помочь мне. Черт его принес, подумал я, воображаю, что у нас получится! А потом я только удивлялся… Вечером он мне все рассказал. Но я уже и так догадывался обо всем. Мы ее здорово смонтировали, установку-то, а, Франц? Мы, два стреляных воробья, и наши молодые друзья из производственной группы СГМ[2], которые к нам забежали. В понедельник все было готово, минута в минуту. А как прошла первая передача?

— Блестяще! — ответил Бруммерт. — Ребята в восторге. Завтра сам их услышишь.

Гофман взглянул на часы.

— Очень жаль, но мне придется вас оставить, — надо вечером кое-куда пойти, и дел у меня еще очень много.

Гофман ушел, а Мальхус и Бруммерт решили еще немного посидеть и поговорить.

— Как у вас работает пионерская организация? — поинтересовался Мальхус. — Мой мальчишка только и говорит о своем отряде.

— Организация работает отлично, — ответил директор и стал рассказывать о классе, которым он руководил.

— Вот, например, был у нас тяжелый случай. Отто, — приятели зовут его Буби[3], — этого мальчика всегда что-нибудь отвлекает от дела, голова набита одним вздором. Однако он совсем не глуп. Если приложит усилия, — получает хорошие отметки. Но, к сожалению, его рвение очень быстро остывает. Бывало так, что вопросы о том, как смастерить хорошо выверенный бумажный змей или пополнить свою коллекцию марок, казались ему важнее, чем подготовка к предстоящему диктанту. А вот с тех пор, как Буби приняли в пионеры, его стали изо дня в день критиковать. Ребята уделяли ему много внимания и, наконец, добились того, что он стал лучше учиться.

Эрих и Вольфганг тоже были плохими учениками. Но и они подтянулись, с тех пор как Юрген взял на себя обязательство следить за их домашними заданиями. Юргену нелегко пришлось, — родители обоих мальчиков ему в этом не помогали. Договорится он с Эрихом вместе готовить уроки, а тот не явится и назавтра объясняет это тем, что отец его не пустил, мальчишки, мол, будут заниматься одними глупостями. Отец всегда стоит подле Эриха, когда тог готовит уроки, и если какая-нибудь страничка испорчена хотя бы крошечной кляксой, вырывает листок из тетради. Мальчик должен все переписывать заново, пока не получится так, как будет угодно отцу. А о том, что он отбивает таким образом у сына всякую охоту к учебе и любовь к школе, отец и не думает.