Эридиана - [105]

Лошади, чувствуя крепкую руку возницы, выстукивали стремительную дробь на каменных плитах прямой, как стрела, мостовой, отбрасывая назад вереницы белых и розовых зданий. Временами в разрывах между домами мелькали темно-зеленые шапки скверов и широкие площади с аккуратными газонами цветущих розовых кустов.

Нередко в глубине открытого пространства на фоне голубого неба возникали удивительно стройные контуры храмов и дворцов, одним своим видом, казалось,

бросавшие вызов текущим столетиям и бущующим человеческим страстям.

Осталась позади высеченная из красного асуанского гранита колонна Диоклетиана[31], оберегаемая тремя такими же красными сфинксами, не знающими сна, не ведающими усталости.

Прохожие с удивлением оглядывались на бешено мчавшийся экипаж. Зазевавшиеся водоносы, мелочные торговцы и служанки, возвращающиеся с рынка, испуганно жались по сторонам, спасаясь от тяжелых копыт. А если на пути оказывался задумчиво бредущий воин или влиятельный аристократ, улицу оглашали самые отборные проклятья — александрийцы никогда не отличались кротким нравом.

А навстречу уже выдвигалась монолитная громада печально знаменитого старого цирка. За его высокими стенками двести лет назад разыгралась одна из самых бесчеловечных и бессмысленных трагедий истории человечества начала Новой эры.

Рассказывали, что правившему в то время римскому императору Каракалле соглядатаи донесли, будто среди жителей столицы Египта широко распространяются насмешливые и непочтительно-дерзкие высказывания о нем — наместнике бога на земле. Ярость императора была столь велика, что он не замедлил лично явиться в город с отборными отрядами своих преторианцев. Велев созвать всех молодых мужчин в цирк, венценосец отдал приказ своим солдатам перебить собравшихся.

Как обезумевшие, метались безоружные люди и падали под ударами своих палачей. Ручьи крови стекали по каменным ступеням и лавой твердели, спекаясь в лучах палящего солнца. Мертвые тела грудами устилали ровную площадь огромной арены. Затем начались повальные грабежи мирных жителей, заполыхали пожары. Говорят, что после ужасов той жестокой бойни несколько легионеров потеряли разум. А сколько сошло сума матерей, сестер, молодых вдов-никто не считал.

Но не воспоминания об этой известной всем александрийцам истории вдруг заставили побледнеть женщину, а Кастора — схватиться за рукоять меча: в глубоких стенных нишах толпилось несколько десятков людей в черных монашеских одеяниях с крестами и палками в руках. Завидя экипаж, они шумно высыпали на мостовую, жестами и криками приказывая остановиться. Несколько самых отчаянных, размахивая дубинками, бросились к лошадям, пытаясь ухватиться за поводья. Но молодой воин, управляющий колесницей, лишь на мгновение замедлил её бег. Огненными дугами блеснули в лучах солнца короткие мечи, и в судорогах, разметав в стороны длинные рясы, свалились к обочине двое из нападавших. Остальные в замешательстве отпрянули, уступая дорогу.

Все произошло так быстро, что никто и не подумал догонять стремительно удалявшихся беглецов.

— Однако, у молодца хорошая реакция, да и удар неплох, — пробормотал Кратон, поудобнее устраиваясь на скамье рядом со смертельно побледневшей женщиной. Он совершенно хладнокровно вытер лезвие меча о пушистую козью шкуру, брошенную в ногах; при этом ни один мускул, ни одна жилка не дрогнули на его скульптурно-бронзовом лице.

— Не бойся, дочь Теона, это лишнее доказательство правдивости моих слов и подтверждение тому, что твою жизнь оберегают надежные друзья. Клянусь всеми богами, ни один из этих черных псов не коснется тебя, пока наши руки еще способны держать оружие.

А резвые кони мчали коляску дальше, навстречу морской синеве, свежему ветру и шуму прибоя. Вот уже показались справа отдельные уцелевшие деревья недавно вырубленной священной оливковой рощи. Печальные развалины некогда прекрасного, а теперь разрушенного храма Артемиды бесформенной грудой возвышались среди унылого моря высохших пней. Поверженные титанические колонны уже успели зарости папоротниками и высокой травой. Никогда сюда больше не потянутся вереницы паломников, чтобы испросить у богини плодородия, обильный урожай или рождение ребенка, никогда трепещущие языки факельного огня не осветят жертвенного камня: бессмертные языческие боги умирали вместе со своими святилищами…

Вскоре замелькали утопающие в зелени садов и подстриженных газонов виллы богатых горожан, как правило, украшенные колоннадой и декоративными фонтанчиками перед входом. Тянувшиеся вдоль дороги развесистые смоковницы и стройные финиковые пальмы роняли спелые плоды прямо в придорожную пыль. Птицы с разноцветным оперением, перелетая с ветки на ветку, наполняли воздух многоголосым гомоном. Казалось, сама природа призывает к умиротворению и спокойствию в этом райском уголке земли. Но идиллия продолжалась недолго. Деревья неожиданно расступились, открывая далекую панораму гавани со стоящими на рейде судами и вонзающейся в синеву неба башней маяка. Там, на пристани, все так же бурлил живой водоворот. Бегали по сходням рабы, перенося тюки с товарами, неспешно, степенной походкой двигались заморские купцы в ярких одеждах, гортанно кричали водоносы с перекинутыми через плечо серебряными сосудами, наполненными ледяной водой. В пыли, на солнцепеке, сидели нищие; бродили бездомные собаки; ревели ослы торговцев хворостом, позванивая бронзовыми колокольчиками важно вышагивал караван верблюдов.