Ереван. Мифология современного города - [4]

В Ереване почти нет маргиналов, хотя из этого не следует, что общество здесь совершенно однородно. Есть свои профессиональные, культурные среды, свои землячества. И эти среды до последних лет, пока Карабахское движение не перемешало на какое-то время весь Ереван, мало пересекались между собой. Скажем, водители троллейбусов в Ереване – в подавляющем большинстве выходцы из Сисианского района, а электронщики – коренные ереванцы. Но эти круги ("шрджапаты") все вместе создают целостную, взаимоувязанную структуру, не оставляя между собой прорех. Единые коммуникативные и поведенческие нормы пронизывают их всех.

Нельзя сказать, чтобы такие нормы сложились вдруг и сразу. Это был болезненный и растянутый на годы процесс и первоначально коммуникативный диссонанс между различными группами был столь высок, что должен был сложиться определенный "политес" взаимных отношений, как бы специфический коммуникативный "код", иначе этот диссонанс грозил перерасти в серьезный внутренний конфликт. Следы "политеса" тех лет так и осели в культурной традиции Еревана. Но если изначально это был механизм, облегчающий адаптацию мигрантов, то к 70-м годам, когда процесс формирования городской общности закончился и структура как бы закрылась (с этого периода новые мигранты уже с трудом могли адаптироваться в Ереване), "код" на котором ранее шло взаимодействие различных внутриэтнических групп стал представлять собою особый ереванский стиль общения, который теперь уже, напротив, осложнял для новоселов вхождение в Ереванскую социокультурную систему и, делал ереванскую среду еще более плотной.

Армяне, за многие века привыкшие жить по чужим столицам, создавали свою собственную.

В сознании ереванцев Ереван и нынешняя Армения тождественны. Как будто есть Ереван и прилегающая к нему сельская местность. Не Ереван как столица принадлежит стране, а страна прилагается к Еревану.

Однако самоощущение Еревана не так уж в корне неверно. Территория нынешней Армянской республики не воспринимается как вся Армения. Это ее небольшая часть, и Ереван ее средоточие. Но вся Армения как в зеркале отразилась в Ереване. В ереванских названиях господствует слово "нор" – новый: Нор-Себастия, Нор-Зайтун, Нор-Бутания, Норагюх и так далее. Районы Еревана носят названия земель, когда-то населенных армянами.

Итак, спонтанный процесс собирания этноса, его “самоорганизации” оказался мощнее единовременных ему социальных, экономических, политических процессов, которые протекали в армянском этносе. В конце концов формирование Еревана столь безнадежно не вписывалась в общесоветсткую национальную политику, что его, казалось просто перестали замечать. Город одновременно был нонсенсом и с точки зрения советских устоев, и с точки зрения социологических закономерностей. Феномен практически необъяснимый, если не учитывать ту силу, которую порой могут иметь процессы этнической “самоорганизации”.

Это фактически предисловие, без которого история Еревана, или ереванского духа не будет ясной и выпуклой. А это как никогда важно сегодня, в смутные дни Еревана, когда его будущность покрыта туманом, когда наиболее мыслящие люди вынуждены покидать свою горячо любимую Родину, чтобы найти средства на пропитание своим детям и внукам.

История

Первые стройки

Того своеобразного Еревана, о котором мы хотим рассказать, в 40 – е годы еще не существовало. С 20-30 годов имелись заложенные архитектурные образы Таманяна, – прежде всего площадь Ленина – нынешняя площадь Республики. В послевоенное время появились “Киевский” и “Победа”, которые строили военнопленные немцы (по другой версии – наши отечественные зеки), монумент и парк Сталина, здание Оперного театра, проспект Сталина (потом он стал проспектом Ленина, потом – Месропа Маштоца – создателя армянского алфавита)… Однако эти новшества в первое время не переваривались национальным сознанием, воспринимались как командно-административная данность. Чему имелись свои причины.

Дело в том, что ни в историческом прошлом, ни потом, в 50-80 годах, строительство не могло не быть для армянина частью его национального сознания. Архитектурные образы, судьба стройки, окружающее пространство – важные факты жизни, связанные с национальной самоидентификацией. Собственно, новаторский, отходящий от традиционного, образ светской площади Ленина, вызывал скрытое недовольство. Особенно сильно отложилась в памяти людей попытка поставить памятник Ленина в бронзе. После долгих дебатов решено было, вопреки воле скульптора, изготовить памятник из меди. Но в рассказах людей осталась некая “страшилка”: хотели, мол, у нас поставить памятник из бронзы! Представляете? Если мы не ошибаемся, то дело было самым обычным – памятники из бронзы были очень и очень распространены. Но ведь дело в том, как на это посмотреть и еще важнее как сказать: представляете, у нас, мол, да из бронзы. “Было бы желание создать “страшилку”.

Глухое неприятие непрошеных, непонятых строек привело к тому, что памятник Сталину (равно как и парк) стали называть “Монумент” (без указания имени Сталина), проспект Сталина – просто “Проспект”, а площадь Ленина – просто “Площадь”. (Это и сейчас так, вот я (С.Л.), если говорю, где я в Ереване живу, то так просто и говорю – на проспекте – и ни кто не запутается.)