Еретик - [6]

Шрифт
Интервал

– Марк Антоний! – властно произнес папа Урбан VIII.

Шум голосов утих, взоры всех вслед за Верховным судьей устремились на обвиняемого. Доминис ступил вперед. В зале воцарилась благоговейная тишина, как во время папской мессы, когда, проклиная козни Люцифера, верные католики славили свою истинную веру. И автора знаменитой книги вновь охватили сомнения – может быть, пасть ниц перед понтификом?

– Ты слышал, в чем обвиняют тебя, – сурово, по сдержанно продолжал Маффео Барберини. – Ты не исполнил наложенного на тебя покаяния. Это – формальный повод для инквизиции призвать тебя к ответу… Ты должен оправдаться. Следовательно…

– Я могу защищать… – В голосе обвиняемого звучала неуверенность. – Я могу защищать основные положения своей книги…

Это заявление вызвало у присутствующих кардиналов злорадные реплики: «Пусть защищает! Значит, ничего не изменилось… Еретик стоит на своем!» Члены суда инквизиции спешили продемонстрировать свой ужас, радуясь в глубине души, что подсудимый не искал у них сочувствия. Сколь бы ни были неприемлемы для них его теории, им все же казалось неудобным пока посылать на эшафот человека, которого они сами заставили пасть ниц. Наверняка многих из них, помимо Скальи, привел в недоумение и напугал арест такого лица, как бывший примас Далмации, профессор Падуанского университета и советник английского короля. Но его слова, произнесенные сейчас здесь публично, рассеяли опасения курии, что он снова укроется за многозначными толкованиями догм; и, чтобы окончательно отрезать ему все пути к отступлению, Оттавио Бандини и комиссарий Священной канцелярии начали громогласно цитировать наиболее зловещие, по их мнению, фразы из его сочинения, лежащего раскрытым на столе. Скалья не спешил высказываться. Уж коль скоро его вынудили присутствовать здесь, он позволит себе выступить так, чтобы противостоять унижению несчастного. Попытка отмолчаться, уйти в сторону не удастся. «Дьяволом» назвал старого друга немецкий кардинал. А поскольку автор собирался защищать свою книгу, предательский ужин у Клесселя выглядел еще более позорным. Немец злился чувствуя себя здесь лишним.

– Я могу защищаться, – голос Доминиса звучал словно в растревоженном улье, – могу, ссылаясь на евангелие, на Ветхий завет…

– Еретик, – выкрикнул Бандини.

– Несомненно, – согласился генерал ордена иезуитов, – все еретики ссылаются на Священное писание.

Эти злобные возгласы вывели Скалью из оцепенения. Отчетливо осознавая, что его вмешательство напрасно, он не выдержал и, надеясь остановить упрямца на краю пропасти, решительно направился к нему на помощь.

– Марк Антоний! В том, что ты опирался на евангелие, тебе нет упрека. Но стремился ли ты сохранить верность церкви?

– Стремился…

– Стремился, хвала господу! И даже живя там, в протестантских странах?

– Конечно, и тем более!

В ответ раздался смех.

– Гость при дворе английского короля, – издевался комиссарий над самозваным защитником католицизма, – верен церкви? Человек, напечатавший за морем книгу «О церковном государстве», верен церкви?

Даже самого Скалью, пытавшегося быть беспристрастным, изумил этот ответ. В Лондоне чувствовать себя большим католиком? Это лишало слова обвиняемого всякой убедительности. Скалья растерянно отодвинулся к двери, надеясь незаметно ускользнуть. Яростная злоба закипала под сводами просторного зала, злоба, грянувшая, подобно грому, из черной ватиканской тучи.

– Сперва выслушайте меня. Я хотел… – молитвенно сложив руки, крикнул охваченный ужасом человек.

– Ты хотел… – Бандини громко читал отрывки из его книги под все более неистовые вопли: отступник, реформат, протестант!

– Выслушайте меня! Выслушайте… – Отчаянный крик Доминиса заглушил все голоса.

Комиссарий положил руку ему па плечо, и мгновенно воцарилась тишина. Инквизиция приступила к делу. Желание быть выслушанным угасло в осужденном, когда монах обратился к нему:

– Ты получишь возможность высказаться.

– Да?

– Разумеется!

– Каким же образом?

Бесстрастный доминиканец объяснил процедуру. Сперва обсудят сочинения, в которых, как подозревают, содержится ересь, затем будет изложена суть имевших место отступлений, и после этого речь пойдет о спасительных догматах. Если это не вернет заблуждающегося в лоно истинной церкви, ему уменьшат дневной рацион. Должно быть, старец уже немало страдал в своей темнице от голода, ибо эта угроза оказала свое немедленное действие. Чего стоит самый острый ум в теле, привыкшем к неге? Заставляя Доминиса воспарить духом в заоблачные высоты, церковь крепко удерживала на земле его тело. Комиссарий продолжал разъяснять процедуру, которая откровенное насилие превращала в юридически оправданный акт. Коль скоро строгий пост не пробудит в душе отступника раскаяния, наступит черед пытки… Скалья взялся за дверное кольцо, намереваясь покинуть зал. Он не смог бы видеть, как человека истязают на колесе, мучают в испанском сапоге, под сосудом с капающей водой.

– Святейший! Папа Урбан Восьмой. – Тело Доминиса сотрясала дрожь, и у него не было сил совладать с нею. – Я вернулся из Англии по собственной воле, следуя призыву твоего предшественника папы Григория Пятнадцатого. В качестве декана Виндзорского, по традиции состоявшего королевским советником в делах внешних, я содействовал примирению христианских земель. Посредничать между воюющими весьма опасно. Чаще всего такой посредник вызывает ненависть обеих сторон. Все мои опасения или мои привилегии оценивай как угодно, однако победил вопль, донесшийся с европейской Голгофы, победили ужасы нынешней религиозной распри. И я отправился сюда вопреки всем предостережениям, протестам, угрозам… Я надеялся обсудить с вами причины раскола, поговорить о власти церкви, о реформации, да, я ожидал решающей беседы с вами, отцы церкви, с учеными теологами, с друзьями…


Рекомендуем почитать
Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


Молитва за отца Прохора

Это исповедь умирающего священника – отца Прохора, жизнь которого наполнена трагическими событиями. Искренне веря в Бога, он помогал людям, строил церковь, вместе с сербскими крестьянами делил радости и беды трудного XX века. Главными испытаниями его жизни стали страдания в концлагерях во время Первой и Второй мировых войн, в тюрьме в послевоенной Югославии. Хотя книга отображает трудную жизнь сербского народа на протяжении ста лет вплоть до сегодняшнего дня, она наполнена оптимизмом, верой в добро и в силу духа Человека.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Странный век Фредерика Декарта

Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.