Еретик. Книга 3 - [47]

Лоран сглотнул тяжелый ком, подступивший к горлу.

– В этом наши намерения совпадают, Ваше Высокопреосвященство.

– Посему я буду просить Его Святейшество не проявлять к вам излишней строгости. Я стану взывать к его милости и попрошу дозволить мне самому решать, в достаточной ли мере вы внемлите моим словам к тому моменту, как я снова прибуду в Руан.

Лоран кивнул, и де Борд продолжил:

– Я не знаю, много ли времени потребуется на рассмотрение вашей ситуации. Не знаю, много ли дел накопится в Амбрене к моменту моего возвращения туда. Поэтому не могу сказать, сколько вам отпущено на исправление своих тяжких ошибок. Но на вашем месте я взялся бы за их исправление как можно скорее. Вы меня поняли?

– Разумеется, – отозвался Лоран.

На этом разговор был окончен, и в последующие несколько дней Лоран, как мог, старался избегать общества де Борда. Он вызвал к себе Вивьена и приказал ему явиться к архиепископу для сердечной исповеди. Вивьен, к его удивлению, проявил несвойственную ему безропотность. Он был немногословен, отвечал лишь по делу и готов был исполнить любое указание. Как ни странно, это явление тяжелым камнем легло на душу Лорана. Он чувствовал, как непросто Вивьену далось приведение в исполнение приговора, и теперь, после отповеди де Борда, еще больше уверился, что принял слишком поспешное решение.

На исповеди Вивьен поведал де Борду, что действительно вступил в греховную связь с ведьмой по имени Элиза, что она одурманила его своей красотой, но теперь, после ее смерти разум его очистился. Он признал, что совершил тяжкий грех убийства, приведя приговор в исполнение, и нарушил один из главных догматов Церкви. И хотя он действовал по приказу епископа, слагать со своих плеч ответственность за содеянное Вивьен Колер не собирался. Де Борд выслушал его с интересом и сочувствием, назначил епитимью, к которой прилагался строгий пост в течение сорока дней, и отпустил ему тяжкий грех, решив, что теперь может уехать со спокойной душой.

Вивьен же понимал, что даже близко не сказал архиепископу всей правды. Ни одна его исповедь теперь не могла быть чистосердечной, и это ощущение грызло его днем и ночью, лишая аппетита, сна и ясности рассудка. Пост, назначенный де Бордом, он воспринял, как благо, и соблюдал его рьяно и добросовестно. Каждый день он молился за успокоение души Рени, внутренне надеясь, что в следующей жизни ей будет уготована лучшая судьба.

В его разуме удивительным образом уживалась любовная вера в Иисуса Христа и надежда на то, что люди и впрямь рождаются снова и снова. Он не знал, повлиял ли на него подарок Анселя, который он тайно хранил под половицей в своей комнате, или то была заслуга Элизы.

Элиза…

С момента их страшной размолвки он, как мог, гнал от себя мысли о ней. Старался не размышлять, куда она подалась и чем теперь занимается. Изо всех сил пытался не думать о том, не грозит ли ей опасность, есть ли рядом с ней хоть кто-то, кто способен уберечь ее от беды.

«Это больше не моя забота», – старался убедить он себя, но не верил собственным мыслям. Как мог, он пытался не демонстрировать своих переживаний, хотя и знал, что Ренар их прекрасно видит. Однако он был то ли слишком терпелив, то ли достаточно холоден, чтобы не задавать другу вопросов и не давать советов. За это Вивьен был искренне ему благодарен.

После отъезда де Борда жизнь в Руане грозила окраситься тоскливой, томительной напряженностью, однако, к удаче Вивьена, Кантильен Лоран этого не допустил. Стоило папскому легату покинуть город, как он подозвал своих подопечных, рассказал о свежих наводках агентов на возможное местонахождение Анселя де Кутта и приказал отыскать этого закоренелого еретика как можно быстрее. В путь необходимо было отправляться тотчас же, чему Вивьен был несказанно рад. Нет, он не надеялся, что им удастся и впрямь схватить Анселя – в глубине души он этого не хотел – но полагал, что нахождение вдали от Руана поможет ему хоть на время забыть об Элизе.

Он ошибался.

Мысли об ушедшей возлюбленной и беспокойство за нее не позволяли ему сосредоточиться на деле. Находясь на задании, он постоянно нервничал, потерял всякую охоту разговаривать даже с Ренаром, а всех свидетелей был готов допрашивать чуть ли не с пристрастием. Обсуждать свои умозаключения насчет местонахождения Анселя он не хотел и отмахивался от Ренара каждый раз, когда тот надеялся поговорить. В суждениях своих он стал резок и поспешен, во время трапез показательно соблюдал предписанный де Бордом пост, чем начинал всерьез раздражать Ренара, но тот старался сохранять терпимость. В условиях затягивающегося задания это было непросто.

Ренар и сам много думал о событиях, послуживших причиной размолвки Вивьена и Элизы. Безусловно, он понимал, что все случившееся – страшная трагедия, и ее отпечаток навечно останется в сердцах обоих, однако ему в отличие от Вивьена вовсе не казалось, что исправить ничего нельзя. Ренар был уверен, что решение Элизы на время покинуть Руан было верным. Но он не сомневался, что она вернется, как только представится возможность – по крайней мере, он сам на это очень надеялся, потому что нуждался в ее помощи…. Осталось лишь поговорить с нею еще раз и обстоятельно объяснить, почему все обернулось так, как оно обернулось. Но Вивьен, похоже, даже не рассматривал возможности наведаться к Элизе. Не задавая прямых вопросов, чтобы не раздражать и без того взвинченного друга, Ренар выяснил, что Вивьен не знает, где его сбежавшая возлюбленная решила остановиться. И, похоже, он не хотел этого выяснять. На всякий случай Ренар решил сделать это сам, а вдобавок разузнать, все ли у Элизы сейчас хорошо. Эту информацию он решил приберечь, пока Вивьен не образумился.