Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк - [152]

В более или менее традиционном ключе в первой половине XIX в. рассматривал проблему девственности Жанны д’Арк, пожалуй, лишь один автор — Т. Лавалле. Он не только был уверен в реальности обета, принесенного Девой, но и подробно описывал последующие события в ее жизни, в частности, ее заботу о собственном целомудрии на полях сражений и использование мужского костюма в руанской тюрьме как средства защиты от изнасилования[2342]. Он также искренне полагал девушку святой, однако связывал данное обстоятельство не с ее девственностью, но с мученической смертью, которую та претерпела на костре как второй Иисус Христос[2343].

На схожих позициях стоял, как мне представляется, и Ж. Мишле. Он также уделил довольно много внимания обету Жанны д’Арк. Именно этим обстоятельством историк объяснял, в частности, невозможность возбуждения против девушки дела о колдовстве: ведь дьявол, рассуждал он, не может заключить договор с девственницей[2344]. Он также писал о постоянной борьбе за чистоту нравов, которую вела его героиня в королевском войске, и, в частности, упоминал ставший уже традиционным к середине XIX в. эпизод с изгнанием из армии проституток[2345]. Он совершенно справедливо замечал, что именно в это время во Франции настоящий расцвет переживал культ Девы Марии, а потому непорочность Жанны следовало воспринимать как «лучшую защиту» (une sauvegarde inviolable), которую она могла использовать против своих врагов в тюрьме Руана[2346]. И тем не менее главной причиной возникновения у девушки репутации святой Мишле полагал вовсе не девственность, но ее «святую смерть» (sainte mort), ее мученичество, которое тем сильнее отличалось от страданий первых христиан (des anciens martyrs), что она выступала за свои убеждения открыто, а не тайно[2347].

Впрочем, среди историков-либералов XIX в. встречались и более суровые суждения относительно предполагаемой девственности и, как следствие, святости Жанны д’Арк. Так, например, Ж. Кишра не удостоил данную тему вообще никаким вниманием, несмотря на то, что, как кажется, был полностью убежден в реальности откровений своей героини. Симонд де Сисмонди, напротив, полагал, что обет девственности, данный Жанной д’Арк в юности и помешавший ей выйти замуж за «молодого человека из Туля», был в действительности такой же выдумкой, как и ее рассказы об откровениях Свыше[2348]. Как следствие, он в принципе не касался вопроса о связи целомудрия Девы с ее предполагаемой святостью, отмечая, что святой Жанны быть не могла, ибо, по своей скромности, сама себя таковой не считала[2349]. Сходной точки зрения придерживался, как кажется, и А. Мартен, писавший, что именно состояние «экстаза», в котором с детства постоянно пребывала девушка, и ее вера в откровения Свыше стали причиной данного ею обета и отказа от замужества[2350]. Тем не менее, он считал, что для окружающих было вполне естественным воспринимать спасительницу Франции как святую, как вторую Деву Марию. Впрочем, историк полагал, что в данном случае речь шла не об «обычной святой», чей статус нуждался в официальном подтверждении церкви[2351], но о «другой» — о святой, обладавшей ангелической сущностью и спустившейся с небес[2352]. Именно такую святую, по мнению А. Мартена, еще при ее жизни почитали французы. Однако этот образ известный историк, как представляется, позаимствовал не у своих коллег-либералов, но у их главных оппонентов — у авторов-католиков XIX в.

§ 3. Боговдохновенная Дева историков-католиков

3.1. Святая эпохи Реставрации

Необходимо признать, что католическая французская историография первой половины XIX в., так же, как и либеральная, развивалась в большой степени под влиянием идей эпохи Просвещения. В частности, образ Жанны д’Арк, созданный Вольтером в «Орлеанской девственнице», как я уже упоминала выше, был встречен яростной критикой в лагере католических авторов второй половины XVIII в.[2353] Простой крестьянке, служанке из таверны, склонной к экстазам и галлюцинациям они последовательно противопоставляли боговдохновенную Деву, с ранней юности получавшую откровения Свыше, Божьей волею направленную на спасение своей страны и претерпевшую мученическую смерть на костре за истинную веру. Последним, насколько можно судить, кто настаивал именно на таком прочтении истории Жанны д’Арк в XVIII в., стал Клеман-Шарль-Франсуа де Л’Аверди, генеральный контролер финансов при Людовике XV и член Академии надписей и изящной словесности (Académie des inscriptions et belles-lettres). В 1790 г. он представил на суд королевской комиссии по манускриптам свои многолетние изыскания, касавшиеся сбора и классификации всех сохранившихся списков материалов обвинительного и оправдательного процессов французской героини. Л’Аверди смог выявить и проанализировать 28 рукописей, установив время их изготовления и, соответственно, степень их аутентичности и возможности использования для историков.

Помимо сугубо источниковедческого исследования, ученый опубликовал расшифровку допросов Жанны д’Арк на суде 1431 г. Данную работу сам автор оценивал крайне высоко, отмечая, что ученые должны обращаться к «собственным словам обвиняемой», вместо того, чтобы использовать «невыносимый» (