Еретическое путешествие к точке невозврата - [133]

— Так ты анабаптист?

— Да, я исповедую повторное крещение, ибо первое, принимаемое в младенчестве — от диавола. Спасение обретут только вновь крещённые, ибо грядёт, грядёт светопреставление, и земля уже корчится и содрогается под тяжестью шагов того, кому дано судить. Слышите Его шаги, вы, нечестивые?!!

— За что ты хотел убить доктора Лютера? Ну, отвечай! — с угрозой сказал комендант, — не то…

— Римская католическая церковь — вавилонская блудница, кубло антихристово. Кто будет уязвлять её жезлом железным, тот будет спасён, пред тем откроются врата Царствия Небесного! Так угодно Ему, так написано в святой книге!

— Так значит, это ты и твои люди предали лютой смерти монахинь из монастыря под Виттенбергом? — подался вперёд Вольфгер.

— А как же, мои! И этого, и ещё других. Увидишь попа — убей его! Увидишь монаха или монашку — убей! Так угодно Господу!

— Лжёшь, дьяволов выблядок! — неожиданно мощным голосом, заполнившим весь подвал, выкрикнул Лютер, обличающе вытянув руку в сторону пленного. — Лжёшь, червь в гноище, смрадная свинья, пожирающая свои нечистоты! Бог есть любовь! Господь никогда не требовал убивать!

— Ну да, — ухмыльнулся Штюбнер, — это ты студиозусам своим рассказывай, а вот Гуса кто спалил, а? Что молчишь? Так я скажу: попы! Инквизиция, псы господни! Да тебя самого чуть не сожгли! А Крестовые походы на чьей совести? Или неверные уже и не люди вовсе?!

Вольфгер вздрогнул: в голосе связанного, избитого человека звучало столько силы, страсти и фанатичной убеждённости в своей правоте, что барону на секунду показалось, будто все они — подсудимые, а Штюбнер — обвинитель.

Голос Берлепша, прозвучавший сухо и скучно, развеял наваждение:

— Святой отец, ты записал показания взыскуемого Штюбнера о богомерзком преступлении — избиении беззащитных монахинь?

— До последнего слова! — взволнованно подтвердил тот и перекрестился, — они приняли воистину мученический венец!

— Позвольте мне, господин комендант, — сказал Вольфгер.

Берлепш кивнул и отошёл в сторону, пропуская барона.

Вольфгер наклонился над Штюбнером и заглянул ему в лицо. Тот смело встретил взгляд.

— Почему ты хотел убить меня и моих спутников?

— Я должен был отомстить за гибель моих духовных детей. Ты и твой приплюснутый дружок убили их. За это полагается смерть. Монах подвернулся под руку случайно, а девок твоих мы бы не тронули. Наверное…

Вольфгер подавил жгучее желание ударить Штюбнера и, с трудом сдерживаясь, задал следующий вопрос:

— Откуда ты узнал, что это сделали мы?

— На стене было не двое, а трое часовых, про третьего послушница не знала, а у него хватило ума спрятаться и досмотреть представление до конца. Дождавшись, когда вы уедете, он побежал навстречу мне и рассказал всё. Мы не пошли в монастырь, дурню было ясно, что туда вот-вот заявятся из города стражники.

Мы укрылись в лесу и дождались, пока вы проедете мимо, а потом следили за вами всю дорогу. Сначала я хотел напасть в пути, но с вами было слишком много солдат, и я решил не рисковать своими последними детьми. Потом мой прознатчик подслушал, что вы едете в Вартбург, чтобы встретиться с Лютером. Тогда я решил выжечь сразу всё гнездо, но мне не повезло. Господь отказал мне в счастии мести.

— Ты знаешь, что тебя ждёт?

— Догадываюсь, но ты думаешь, я боюсь? Да, моя презренная плоть дрожит, но дух… дух радуется, ибо скоро я войду в светлые врата, открытые для меня и для чад моих Господом. А вот у тебя под ногами уже разверзлась геенна огненная. Слепец! Ты ещё не видишь её, не обоняешь запаха пылающей серы и смолы адской, но стоит тебе сделать всего один шаг…

— Заткнись! — небрежно сказал Берлепш и пнул Штюбнера под рёбра. Пленный болезненно охнул и замолк.

— Думаю, господа, больше ничего интересного этот, как его, Штюбнер нам не скажет. Не смею более вас удерживать, а мне предстоят часы скучного допроса, надо же записать все преступления этого нечестивца, прежде чем им займётся палач.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросил Лютер.

— Я? Ровным счётом ничего. Вот закончим допрос, и отошлю с гонцом записи курфюрсту. Пусть он и решает, тут, значит, это, дело государственное: убийство монахинь, покушение на жизнь господина барона и доктора Лютера — не шутка.

— Курфюрст болен, и ему сейчас не до разбойников-перекрещенцев, лучше пошлите записи Спалатину, — посоветовал Вольфгер, — в конечном счёте, решение всё равно будет принимать он.

— А и правда! — обрадовался комендант, — светлая всё ж-таки у вас голова, ваша милость, я бы отродясь не додумался! Так и поступим!

— Пойдёмте, господин барон, — вздохнув, сказал Лютер, и тяжело встал. — Сегодняшний день для работы всё равно потерян, а мы с вами так и не поговорили. Пошлите слугу за вашим капелланом.

— Он ранен, — покачал головой Вольфгер. — подвергся нападению людей Штюбнера, когда шёл из церкви.

— Весьма жаль, — довольно равнодушно, как показалось Вольфгеру, ответил Лютер, — что ж, значит, мы будем говорить вдвоём. Или вы желаете пригласить ваших дам?

— Дам? Нет… А вот то, что отец Иона не сможет принять участие в нашем разговоре, очень обидно — он долго ждал его и тщательно готовился, а я, увы, в теологии не силён…