Эрагон. Брисингр - [49]

- А что если мы не найдем его для Муртага, - предположил третий человек. – Вы ведь слышали, что сказал щенок Морзана, так же хорошо, как и я.

Неловкое молчание повисло над солдатами. Тогда тот, что стоял на земле, запрыгнул обратно на своего коня, обернул уздечку вокруг левой руки, и сказал:

- Прикрой-ка свою пасть, Дервуд. Больно много болтаешь.

На этом шестерка всадников направила своих коней вперед, по дороге на север.

Как только стук копыт затих, Эрагон снял заклинание, затем потер глаза кулаками и положил руки на колени. Долгий, низкий смешок, вырвался из него, и он покачал головой, удивленный тем, насколько диковинным было его затруднительное положение по сравнению с воспитанием в Долине Паланкар.

«Я, конечно, никогда и предположить не мог, что это произойдет со мной», - подумал он.

Заклинание, которое он использовал, состояло из двух частей: первая отклоняла лучи света от его тела, таким образом, что он казался невидимым, а вторая препятствовала тому, чтобы другие заклинатели обнаружили его волшебство. Главный недостаток заклинания состоял в том, что оно не могло скрыть следы, поэтому, используя его, нужно было сохранять неподвижность подобно камню. Зачастую оно также было не в состоянии полностью устранить тень человека.

Выбравшись из укрытия, Эрагон вытянул руки высоко вверх над головой, а затем встал перед ущельем, из которого появились солдаты. Единственный вопрос занимал его, когда он продолжил свое странствие:

- Что же сказал Муртаг?

- Ааа!

Подобные марле, иллюзии снов наяву исчезли, как только Эрагон замахал в воздухе руками. Он свернулся почти пополам, поскольку откатился далеко от того места, где лежал. Подползая назад, он подтянулся к ногам и поднял руки перед собой, чтобы отклонить надвигающиеся удары.

Темнота ночи окружила его. Выше, беспристрастные звезды продолжали двигаться по спирали в своем бесконечном астрономическом танце. Ниже, не шевелилось ни одно существо, и при этом он ничего не смог услышать кроме нежного ветра, ласкающего траву.

Эрагон устремил свой разум наружу, убежденный, что кто-то собирается напасть на него. Он расширил границы своего сознания более чем на тысячу футов в каждую сторону, но не нашел никого больше поблизости.

Наконец он опустил свои руки. Его грудь вздымалась, а кожа горела, и раздавался резкий запах пота. В его сознании ревела буря: вихрь вспыхивающих лезвий и расчлененных конечностей. На мгновение, ему показалось, что он очутился в Фартхен Дуре, сражаясь с ургалами, а затем на Пылающих Равнинах, скрещивая мечи с людьми подобными себе. Каждое видение было настолько реальным, что он готов был поклясться в том, что это какая-то странная магия перенесла его назад сквозь пространство и время. Он видел перед собой людей и ургалов, которых убил; они казались настолько реальными, что он спрашивал себя, а будут ли они говорить. И хотя на нем больше не было шрамов от прошлых ран, тело его помнило многочисленные повреждения, которые он претерпел, и он дрожал, вновь чувствуя, как мечи и стрелы пронзают его плоть.

С безликим завыванием Эрагон упал на колени, обхватил руками живот, как бы обнимая себя, и закачался взад-вперед.

- Все в порядке... Все в порядке… - Эрагон уперся лбом в землю, сжавшись в твердый, напряженный шар. Он чувствовал животом свое горячее дыхание.

- Что со мной не так?!

Ни в одной из историй, которые рассказывал Бром в Карвахолле, не упоминалось, чтобы подобные видения запутывали героев прошлого. Ни один из воинов, которых Эрагон встречал у варденов, не был обеспокоен пролитой им кровью. И даже притом, что Роран признался, как он не любил убивать, он ни разу не просыпался посреди ночи от собственного крика.

«Я слаб, - думал Эрагон. - Человек не должен так себя чувствовать. A Всадник тем более. У Гэрроу или Брома все было бы прекрасно, я точно знаю. Они бы сделали то, что должны были сделать, и так бы оно и было. Никакого плача по поводу совершенного, никакого беспрестанного волнения или скрежета зубов... Я слаб».

Подпрыгивая, он бродил вокруг своего гнезда в траве, пытаясь успокоиться. После получаса, когда дурное предчувствие все еще сдавливало ему грудь железной хваткой, а его кожа испытывала такой зуд, как будто тысяча муравьев ползала под нею, он почти бесшумно сорвался с места. Эрагон схватил свою корзину и ринулся в смертоносный забег. Его не волновало ни то, что лежало перед ним в незнакомой тьме, ни то, что кто-то мог заметить его безрассудный бег.

Он стремился лишь избежать своих кошмаров. Его разум обратился против него, и он не мог положиться на рациональное мышление, чтобы рассеять панику. Его единственное спасение было в том, чтобы довериться древней животной мудрости своего тела, которая сказала ему двигаться. Если бы он бежал достаточно быстро и усердно, возможно, он смог бы обрести контроль над собой в этот момент. Возможно, грязные руки, испачканные в грязи ноги, гладкий холод пота под его руками и несметное число других ощущений своим неоспоримым весом и числом заставили бы его забыть.

Возможно.

Стая скворцов пронеслась через дневное небо, как рыба через океан.