Эра беззакония - [105]

— Начало седьмого. Мамка, вот-вот причапает. А папка к восьми… — ответила Вероника. — Чего-нибудь еще хотите?

— Спасибо! Накормила, напоила. Теперь бы еще милиционера дождаться, если приедет… — Мужчина зарылся в тряпье. В том, что кто-то поедет из Питера ради него, неизвестного, он сильно сомневался. Отлежаться бы до утра, не замерзнуть, не простудиться и не умереть. Такие у него теперь задачи. Про милиционера — для Вероникиного спокойствия.

— А как вас зовут? — спросила девочка. Торчать в люке без разговоров ей, видимо, не интересно, решила узнать, кого прячет.

— Сергей. Дядя Сережа… — ответил он. — Ты родителям до утра не рассказывай, что меня приютила. Я буду тихо лежать, как мышка…

— Мышки скребуться. Тихо не умеют, — засмеялась Вероника. — Вы от кого-то прячетесь?

— Не то чтобы прячусь… Вместо милиционера могут приехать другие люди, плохие. Им меня отдавать нельзя. Только Калмычкову. Фамилию надо спросить.

— Угу, помню… Так приехала же машина! — Вероника хлопнула себя ладошкой по лбу. — Черная машина, здоровенная. У Кузьминых во дворе стоит. В пустой даче. Я удивилась, людей много приехало, а свет в доме не зажигают… — девочка поднялась по лестнице, прошла, пригнувшись, по низкому чердаку к слуховому оконцу. — Вон, видите, третий дом от нас. Следы в закрытые ворота упираются. Почти замело, но еще видно.

Мужчина подполз к окошку. Сердце оторвалось и полетело в пропасть. «Опять нашли!.. Кто же они такие?»

— Плохо, Вероника, очень плохо. Давно приехали?

— С полчаса. Когда вы спали.

— И что они делают? — Озноб пробрал его с головы до ног.

— Сидят в машине, раз в дом не заходят. Ой, нет! Глядите, дворами двое пошли. В разные стороны. Дурные! Там сугробы по пояс… Чего по улице не идут?

— Стараются не привлекать внимание. Почерк у них такой. Меня ищут… — Он с мольбой поглядел на девочку.

— Не бойся, дядя Сережа, не найдут. Никто не видел, как ты к нам приполз. А следы все метель замела… — Девочка говорила уверенно, и на него это подействовало. Вернулась на лестницу, и в люке опять торчали плечи и голова. — Милиционер твой скоро приедет…

— Дай-то бог… — протянул мужчина. Подумал немного и сказал: — Слушай, Вероника, все меняется! Нельзя Калмычкову меня выдавать, пока эти, — он махнул в сторону оконца, — с машиной здесь. Беда может быть. И для вас, и для него. Выждать надо. А там посмотрим. Поняла?

Она кивнула, спустилась вниз, закрыла за собой люк. «Хорошо, что в их избушке лаз на потолок устроен из сеней. Обычно на улице лестницу ставят. Может, и правда, никто не видел, как он с ней разговаривал, как звонил. Как сполз по забору, потеряв последние силы, и маленькая девочка волокла его до самого крыльца, пока не очнулся.

Перетащил лежанку к слуховому окну. Замотался в тряпье и уставился в темноту за окошком, слегка разбавленную редкими фонарями. Сначала улица казалась неподвижной. Только снег налетал зарядами, и поземка змеилась над гребнями сугробов.

Потом почудилось движение на задах. Увидел, как мелькнула тень у дачи второй линии. «Человек. Обходит домик, дергает двери. Заглянул в окно… Пусто… Перешел к следующей дачке…» За воем ветра послышался скрип снега рядом с домиком, на чердаке которого схоронился мужчина. «В разные стороны пошли. Грамотно ищут…» Ему не было видно людей, отрабатывающих дом Вероникиных родителей, только те, у дачек. Но хруст снега выдавал их присутствие рядом, у самой стены. Скрипнула дверь хлева, кто-то заглянул внутрь. Снова шаги… «Испугают девчонку!..» — подумал он. В окошко увидел метнувшуюся по снегу тень. Кто-то обошел домик и заглянул в окно. Мужчина сжался в комок, стараясь заглушить стук сердца.

Скрипнула уличная калитка, быстрые шаги заспешили к дому. Вероникина мать! Тень метнулась от окна, тяжелые подошвы протопали за сарай и канули в завывании ветра. «Следопыт» покинул двор. Через минуту невдалеке зашлась дворняга, и мужчина понял, куда он направился.

Дом наполнился хозяйственными шумами, перезвоном посуды, поругиванием нерадивой дочки, смешками, возней. Затопили печь, скоро можно будет прижаться к теплой трубе. Мужчина затих на потолке, но крупная дрожь не унялась, он трясся от страха и напряжения, а может, от поднимающейся температуры. «Да, меньше, чем воспаление легких, прошедший день не попросит. Как плату за спасение. Температура уже поползла…» Он еще слышал, как пришел с работы Вероникин отец. Проглотил таблетки, запил остывшим чаем. Крупная дрожь колотила тело, но мужчина как-то умудрился провалиться в забытье и проснулся только на стук Калмычкова в окно.

Он глухо слышал разговор, почти не разобрав слов. Видел, как Калмычков отправился к елке. Хотел предупредить его, но так и не придумал, как это сделать. Лежал и трясся. Уговорил себя, что опасность Калмычкову не грозит. Заберет его записи и уедет. Уедут и преследователи.

Потом видел, как за Калмычковым скользнула тень от двора с машиной, видел и второй акт спектакля. Крутые парни охотятся за ним! Лихо полковника скрутили.

Смотрел он во все глаза. Только думать и двигаться уже не мог. Ступор сковал тело. Судорога свела конечности, а мысли и чувства заморозил страх… Он слышал, как бьют автоматы, видел взрыв. И погребальный костер… Видел, как чужая машина увезла Калмычкова… Потом приехали милицейский «уазик», «скорая» и пожарка. Люди стояли над догорающим костром… Милиционеры опросили свидетелей и убрались, прихватив чье-то мертвое тело. Народ разошелся по домам. Вернулась Вероника с родителями. Все трое, видимо, в шоке. Молча улеглись спать, но долго ворочались и вздыхали.