Эпопея любви - [74]

— Так вот, сударь, сегодня я издам новый указ, запишите. Канцлер почтительно склонился в ожидании, а король продиктовал:

«Горожанин, замеченный в ношении оружия, будь то аркебуза, шпага, кинжал, пистолет, арбалет, алебарда или пика, будет схвачен и без суда посажен в тюрьму на десять лет. Тот, кто попытается тайно скрыть оружие под плащом, будет препровожден на эшафот и повешен через двенадцать часов, дабы он за это время успел принести покаяние и примириться с Господом, если отягощен смертными грехами».

— Сир, — сказал де Бираг, — указ будет оглашен сегодня же, но Ваше Величество позволит мне одно замечание?

— Говорите, сударь.

— Указ касается всех горожан?

— Конечно, всех, естественно, исключая дворян.

— Хорошо, сир, но позволю себе заметить, что уже давно ни один парижанин не выходит на улицу без оружия.

— Вот лишнее доказательство тому, что им плевать на королевские указы. Что вы хотите сказать? Что невозможно арестовать всех вооруженных горожан? Надо будет, весь Париж арестуем. Впрочем, не волнуйтесь, господин канцлер, хватит и нескольких примеров. Как увидят дюжину повешенных, сразу образумятся. Идите, сударь!

Бираг откланялся и вышел. А король обратился к свите:

— Господа, извольте сохранять мир с гугенотами. Хвататься за шпагу стоит лишь ради блага короля и Франции, а вовсе не для того, чтобы раздувать междоусобные пожары. Гугеноты теперь наши друзья и союзники, так и знайте!

Сказав это, король знаком велел придворным удалиться. Оставшись один, Карл бросился в кресло и задумался:

«Клянусь Богом, чума побери того негодяя, что стрелял в адмирала!.. Теперь придется отложить поход на Нидерланды… А ведь в этой войне — мое спасение: все гугеноты уберутся из Парижа воевать… Пусть там дерутся, в Нидерландах, мне здесь спокойнее. После войны меньше вернется обратно. Но неужели Колиньи — предатель, как уверяет меня матушка? Действительно, дать ему армию и отправить с друзьями подальше от Парижа — верный способ его утихомирить. Колиньи бы уехал, за Генрихом Беарнским присмотрела бы Марго, а сестрица меня любит… Остался бы только Гиз, с ним я как-нибудь справился бы. Неплохая политика, не хуже, чем матушкины интриги…»

Карл IX два часа просидел в одиночестве в кабинете, демонстрируя, как он скорбит по адмиралу. Потом король наскоро пообедал и велел передать королеве Екатерине и герцогу Анжуйскому, что желает отправиться к адмиралу в их сопровождении. Королевскую карету эскортировала рота под командованием де Коссена, капитана королевских гвардейцев.

Пока они ехали, герцог Анжуйский и Екатерина притворно оживленно обсуждали чудо, свершившееся в церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа. Говорили, что три дня назад, во вторник, причетник, войдя в церковь, увидел, что чаша, в которую он сам накануне налил святую воду, полна крови. Конечно, случилось чудо. Кровь бережно разлили по склянкам и перенесли в собор Нотр-Дам. Без сомнения, так Господь выразил свою волю: Бог жаждет крови.

Мрачный Карл IX в эту беседу не вмешивался, но в душе вопрошал себя, не лучше Ли ему выполнить волю Божью. Когда они прибыли ко дворцу Колиньи, король встряхнул головой и, казалось, отбросил прочь эти мысли. Он обратился к собравшимся во дворе гугенотам, успокоил их и с удовлетворением услышал крик:

— Да здравствует король!

Когда Карл, Екатерина и Генрих Анжуйский вошли в спальню, Колиньи был уже уложен в постель. Раненый выглядел ослабевшим, но радостно улыбнулся вошедшим. Король бросился к адмиралу и обнял его со словами:

— Надеюсь, ваша драгоценная жизнь уже вне опасности, а злодей, стрелявший в вас, уверен, скоро будет болтаться на виселице.

— Сир, — сказал стоявший рядом с ложем Колиньи лекарь Амбруаз Паре, — я отвечаю за жизнь господина адмирала. Недели через две он встанет с постели.

— Сир, — поспешил заверить короля Колиньи, — я так счастлив вниманием, оказанным мне Вашим Величеством. Для меня это лучшее лекарство.

— Господин адмирал, — произнес герцог Анжуйский, — несчастье, случившееся с вами, прямо потрясло меня.

— Да сохранит Господь великого полководца и нашего преданного слугу, которому мы безгранично доверяем, — сказала королева, утирая слезы.

Присутствовавшие в спальне дворяне одобрительно зашептались. Хотя Амбруаз Паре и призывал всех соблюдать тишину, раздались крики:

— Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует герцог Анжуйский!

Потом придворные удалились и у ложа Колиньи остались лишь августейшие гости, Генрих Наваррский, Телиньи и его супруга Луиза де Колиньи. Король пробыл у адмирала около часа, а затем собрался уходить, пообещав вернуться назавтра, в воскресенье.

Перед уходом Карл громко, чтобы все слышали, позвал капитана своих гвардейцев:

— Господин де Коссен!

— Сир? — подошел капитан.

— Сколько с вами людей?

— Рота, сир!

— Прекрасно. Этого достаточно, чтобы защитить дворец от нападения?

— Сир, моя рота сможет сдержать три тысячи хорошо вооруженных нападающих.

— Вы останетесь здесь, я поручаю вам охрану дворца, головой отвечаете за жизнь адмирала.

— Но, сир, кто вас проводит в Лувр?

Карл широким жестом обвел дворян-гугенотов, заполнивших двор адмиральского дома.