Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - [5]
Современному читателю/зрителю, знакомому с бесчисленным множеством холмсианских версий (как интерпретаций канона, так и сюжетов, использующих холмсианские мотивы, темы и типажи), однако, уже недостаточно того весьма поверхностного описания, которое предлагает Конан Дойль. Трюк должен быть убедительным, технически сложным фокусом, совершающимся не за кадром, но на глазах у свидетелей. Более того, свидетель (он же ближайший друг) должен профессионально констатировать факт смерти (например, в качестве врача). Таким образом, он как бы удостоверяет ее дважды: как друг (глубоко эмоциональное свидетельство) и как профессионал (бесстрастный, объективный научный факт). Подобный ход сам Конан Дойль использует в рассказе «Шерлок Холмс при смерти» (1913), где он еще раз заставляет беднягу Уотсона пройти через испытание мнимой смертью, грозящей его другу. Спектакль, затеянный Холмсом (он якобы отравлен), рассчитан на двух зрителей: он надеется заманить в ловушку преступника; для этого ему нужно заручиться мнением профессионального врача, которого убедят симптомы болезни и который к тому же, в качестве друга, будет сам очень убедителен в своей подлинной тревоге. При этом Холмс не подпускает Уотсона слишком близко к одру болезни, потому что тогда его обман будет легко раскрыт.
Ровно тот же ход отыгрывается в «рейхенбахе»: мнимая гибель инсценируется для двух адресатов – врага и ближайшего друга. Оба они должны быть обмануты: горе друга должно быть правдоподобным для врага (для Себастьяна Морана, незримо присутствующего при дуэли Холмса и Мориарти). Документ, созданный горюющим Уотсоном (его последняя новелла о Холмсе), должен был быть убедительным и для читателей – поклонников Холмса, с которыми так стремился развязаться Конан Дойль. С того момента, когда Дойль был вынужден разоблачить никогда не задумывавшийся им трюк, читатели (в дальнейшем – зрители) становятся важным элементом в схеме «рейхенбаха» и шире – вообще в структуре холмсианы.
В истории современной холмсианы особое место занимает британское шоу «Шерлок» (Sherlock), запущенное ВВС в 2010 г. Его создатели, Стивен Моффат и Марк Гейтисс, задумали сериал, рассчитанный на превосходное знание зрителями канона. Их метод – это, по сути дела, изощренная техника чтения: они остроумно обыгрывают детали канона, используя приемы сгущения и смещения, как во фрейдовском сновидении, перетасовывая их таким образом, чтобы сложился новый пазл. При этом сериал протекает фактически в реальном времени: так, между «гибелью» Шерлока в финале 2-го сезона и его «воскресением» в начале 3-го проходят реальные два года (почти столько же, сколько длится Великий Пробел, или Великое Зияние>10, в каноне). Два года зрители находятся в настоящем напряжении, фандом бурлит версиями, объясняющими, как именно герою удалось выжить; создатели же тем временем усердно мониторят отклики своей аудитории, а потом вдоволь потешаются над ней, вставив в следующий сезон три версии, одна абсурднее другой. Тем не менее раппорт с публикой установлен: пусть и в пародийной форме, зритель становится соучастником (зрительские версии действительно используются как материал для шоу) и даже героем – собирательный образ фанатов-зрителей воплощен в персонаже шоу, судмедэксперте Андерсоне>11. Вопрос «как он это сделал?» Моффат и Гейтисс превращают в интерактивный перформанс, в диалог между автором и аудиторией.
В «Шерлоке» представлен наиболее развернутый вариант «рейхенбаха».
1. Созданы все предпосылки для очень сложного трюка. В серии «Рейхенбахское падение» (The Reichenbach Fall)>12 (верные себе, создатели обыгрывают двойное значение слова «fall» – водопад и падение) действие перенесено из швейцарских ландшафтов обратно в Англию: противостояние Шерлока и Мориарти происходит на крыше больницы Св. Варфоломея (эквивалент края пропасти) на глазах у всего Лондона. И что еще важнее – на глазах у Джона Уотсона, который наблюдает фатальное падение друга с крыши, видит окровавленный труп на мостовой и, как врач, удостоверяется в смерти Шерлока. Буквально через несколько минут мы видим, как Шерлок незримо присутствует у собственной могилы, наблюдая за горюющим Джоном: современный зритель и так знает, что Холмс выжил, интрига в том, как именно ему удалось это сделать. Весь интерес сосредоточен на том, как работает трюк. Не случайно в одной из версий спасения Шерлока задействовано реальное лицо, известный английский иллюзионист Деррен Браун.
2. Мнимая гибель инсценируется для двух адресатов: шайки Мориарти и Уотсона (для врага и для друга). Сценаристы доводят до абсурда целесообразность сокрытия правды от Уотсона: выясняется, что в секрет Шерлока было посвящено огромное количество народа (иначе столь сложный трюк провернуть было бы невозможно). Смысл неведения Уотсона в другом: Уотсон – это мы, зрители, которых должны переполнять эмоции и вопросы.
3. Конфидент: в каноне и в сериале эта роль отведена Майкрофту Холмсу (в сериале, в отличие от канона, требуется еще и множество других помощников в силу сложности предполагаемого трюка).
4. Встреча героев после разлуки вовсе не носит такой идиллический характер, как в каноне. Никаких «возгласов радости и удивления», а также обмороков мы не дождемся. «Эффектное» появление героя (в каноне он букинист, здесь – официант) выглядит глупой, неуместной и жестокой шуткой. Лицо потрясенного Уотсона, данное крупным планом, отражает целую гамму эмоций: шок и постепенное осознание сменяются болью, а боль – яростью. Шерлоку достаются колотушки, а не слова любви. Отношения героев глубоко психологизированы – тут надо отметить, что задолго до появления «Шерлока» подобные заряженные сильными чувствами варианты встречи героев конандойлевского канона подробно разрабатывались в так называемом фанфикшене.
Современная наука знает множество примеров сосуществования и взаимовлияния гуманитарных и естественных дисциплин. В сферу интересов гуманитариев все чаще попадают области, связанные с бытовыми сторонами человеческой деятельности, среди которых прежде всего — судебное право, медицина, психология, культура повседневности, образование. Объединение методик гуманитарных и естественных наук породило ряд междисциплинарных интеллектуальных течений, среди которых особенно выделяется literature and medicine.Предмет настоящей статьи — обзор исследований LM.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Когда мы говорим о кино, мы прежде всего обращаем внимание на художественную его наполненность, на мастерство актеров, на режиссерские решения, сценарные изыски и качество операторской работы. Выдающиеся картины (актеры, режиссеры и проч.) получают премии, утверждающие и подтверждающие их художественную ценность, и в этом ключе потребитель, усредненный массовый зритель, и мыслит о кино. Однако в обществе победившего и доминирующего капитализма на второй план отходят рассуждения о продукте кинопроизводства как о товаре, а о самом кинематографе – как об индустрии товарного фетишизма, в которой значение имеют совершенно иные показатели и характеристики, которые определяет и направляет вполне видимая рука капитализма…
Не так давно телевизионные сериалы в иерархии художественных ценностей занимали низшее положение: их просмотр был всего лишь способом убить время. Сегодня «качественное телевидение», совершив титанический скачок, стало значимым феноменом актуальной культуры. Современные сериалы – от ромкома до хоррора – создают собственное информационное поле и обрастают фанатской базой, которой может похвастать не всякая кинофраншиза. Самые любопытные продукты новейшего «малого экрана» анализирует философ и культуролог Александр Павлов, стремясь исследовать эстетические и социально-философские следствия «сериального взрыва» и понять, какие сериалы накрепко осядут в нашем сознании и повлияют на облик культуры в будущем. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.