Эпоха Павла I - [16]

— А прежде чем были? — продолжал Суворов.

— Обер-егермейстром.

— А прежде?

— Камердинером.

— То есть вы чесали и брили своего господина?

— Точно так-с.

— Прошка! — закричал Суворов. — Ступай сюда, мерзавец! Вот, посмотри на этого господина. Он был такой же холоп, как и ты. Так он не турка, не пьяница! (Следует заметить, что Кутайсов был, как раз турком, крещенным самим Павлом. Однако, называя Прошку турком, Суворов, когда сердился, подчеркивал тем самым его сообразительность. «Турка» у Суворова означало слово, близкое по смыслу к слову «чурбан».) И продолжал:

— Вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают! А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. А вот ты возьми с него пример и будешь большим барином.

Кутайсов, конечно же, все понял и вышел от Суворова взбешенным, тем более что был не только спесив, но и умен. Он доложил Павлу, что Суворов не узнал его, и это следует объяснить тем, что князь из-за возраста и болезней впал в беспамятство.

Суворов и Кутайсов. История вторая

Однажды Кутайсов вскоре после получения им графского титула приехал к Суворову. Суворов выбежал к нему навстречу, суетился, кланялся в пояс и бегал по комнате, крича:

— Куда же мне посадить такого великого, такого знатного человека?! Прошка! Тащи стул! Тащи другой! Тащи третий!

И с помощью Прошки Суворов стал ставить стулья друг на друга, кланяясь Кутайсову и прося его сесть как можно выше.

— Туда, туда, батюшка! — кричал Суворов, показывая графу на верхний стул. — А уж свалишься — не моя вина!

Суворов и Кутайсов. История третья

Граф Кутайсов, тогда уже бывший одним из первых лиц в государстве, шел с Суворовым по коридору Зимнего дворца.

Вдруг Суворов остановился и стал низко кланяться одному из истопников.

— Что вы делаете, князь? — заметил Кутайсов Суворову. — Ведь это истопник.

— Помилуй Бог, — ответил Суворов, — ты — граф, я — князь; при милости царской не узнаешь, что этот будет за вельможа, так надобно задобрить его вперед.

Опала фельдмаршала

Павел, услышав, что Суворов с насмешкой отзывается о нововведениях в армии и говорит: «Пудра — не порох, букли — не пушка, косы — не тесаки, и все мы — не немцы, а русаки», — велел фельдмаршалу приехать к нему и в разговоре сказал Суворову:

— Надобно вам, фельдмаршал, оставить ваши странности и причуды.

— Поздно мне меняться, государь, — ответил Суворов. — А что касается странностей моих и причуд, то должен доложить Вашему Императорскому Величеству, что августейшая матушка ваша, Екатерина, тридцать лет терпела мои причуды и во дворце, и тогда, когда шалил я под Туртукаем, на Рымнике и под Варшавой.

Павел промолчал, но 6 февраля 1797 года издал приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь Его Императорскому Величеству, что так как войны нет, то ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».

И в феврале 1797 года Суворов был отстранен от должности и отставлен от службы без права ношения мундира, а 5 мая 1797 года выслан в село Кончанское Новгородской губернии под надзор местной администрации. Там он занимался хозяйством, много читал, а порой играл с мальчишками в бабки. Когда кто-нибудь удивлялся этому, то Суворов отвечал: «Сейчас в России столько фельдмаршалов, что им только и дела, что в бабки играть». Такой его ответ объяснялся тем, что за свою более чем полувековую службу он был свидетелем производства в звание фельдмаршала четырнадцати генералов, причем последним из них был он сам, получив звание фельдмаршала в 1794 году, будучи в возрасте шестидесяти четырех лет, за взятие Варшавы.

А при императоре Павле, отставившем Суворова от службы, только за один год фельдмаршалами стали восемь генералов. Отсюда и его ирония.

Тайна стратегического плана

Вскоре обстоятельства жизни Суворова резко переменились. В начале февраля 1799 года он вновь был зачислен на службу в чине генерал-фельдмаршала, а 1 марта того же года назначен главнокомандующим союзными русскими, австрийскими и итальянскими войсками, объединившимися для борьбы против революционной Франции.

Через две недели после этого Суворов прибыл в Вену. Перед походом в Италию, собрав союзных генералов, Суворов сказал, что хотел бы услышать от них рассуждения о плане грядущей кампании. Когда все высказались, Суворов развернул на столе рулон бумаги, и вместо ожидаемой карты все увидели девственно чистый белый лист. Улыбнувшись всеобщему недоумению, Суворов проговорил:

— Если бы даже кроме меня знала мои планы хотя бы одна моя шляпа, то и ее я бы немедленно сжег.

Национальный характер ремесла

Когда король Сардинии присвоил Суворову звание генералиссимуса сардинских войск, то к нему пришел портной, чтобы снять с Суворова мерку и затем сшить соответствующий синий мундир генералиссимуса с золотым шитьем по всем швам.

Узнав о приходе портного, Суворов спросил:

— А какой он нации?

— Какая же в том разница? — удивился доложивший ему о визите мастера дежурный генерал.

— А вот какая, — ответил Суворов. — Если он француз, то я буду говорить с ним по-французски, как с артистом иглы; если немец, то по-немецки, как с кандидатом, магистром или доктором мундирологического факультета; если итальянец, то по-итальянски, как с маэстро или виртуозо на ножницах.