Эпоха крестовых походов и ее герои - [9]

В стычке, происшедшей недалеко от Ле-Мана, под Ричардом был убит конь, и это приостановило погоню, дав возможность Генриху опередить их на двадцать миль. Почти без отдыха, полубольной, домчался он до замка Френе, где переночевал и, сменив коня, двинулся на Анжер и Шинон. Вскоре, однако, Генрих понял, что ему нечем защищаться. Он попытался вступить со своими преследователями в переговоры, обещая им всевозможные уступки при условии неприкосновенности его «жизни, чести и короны». Но от него потребовали, чтобы он сдался на милость победителей. Поразмыслив некоторое время, король принял предложенное ему свидание.

Но в назначенный день Генрих почувствовал приступы болезни и не смог явиться в условленное место. «Ричард не жалел его, не верил ему, говорил, что болезнь его притворная». Когда же 4 июля свидание наконец состоялось и Генрих прибыл, страдающий и больной, он был так подавлен и слаб, что принял все продиктованные ему условия, среди которых были признание Ричарда наследником в Англии, Нормандии и Анжу и возвращение ему невесты. Договаривающиеся поклялись не мстить тем из своих вассалов, «которые изменили и поддержали противника», — условие, связывавшее, собственно, только Генриха. Когда старый король присягнул его исполнить и потребовал список изменников, на первом в нем месте он нашел своего любимца — принца Иоанна.

В этот момент с Генрихом II Плантагенетом было покончено. Силы совсем оставили его. Он попросил, чтобы его перевезли в Шинон, и здесь 6 июля умер, покинутый всеми, кроме двух-трех друзей. Они не смогли оградить его смертную комнату от разграбления слугами, так что король «остался почти голым — в штанах и одной рубахе». К вечеру, как сообщает «История Уильяма Маршала», «короля положили в гроб и перенесли в женскую обитель в Фонтевро, мимо огромной толпы нищих, в четыре тысячи человек, которые, стоя все время в конце моста на Луаре, ждали щедрой милостыни, но не получили ничего, ибо казна была пуста».

О чувствах, с какими пережил эти события Ричард, «История Уильяма Маршала» не говорит ничего. Ему дали знать о смерти отца, и он явился присутствовать при погребении. «В его повадке не было признаков ни скорби, ни веселья. Никто не мог бы сказать, радость была в нем или печаль, смущение или гнев. Он постоял, не шевелясь, потом придвинулся к голове и стоял задумчивый, ничего не говоря…» Затем сказал: «Я вернусь завтра утром. Король, мой отец, будет погребен богато и с честью, как приличествует лицу столь высокого положения». «Красив он был своею суровою твердостью», — говорит о нем по другому поводу Геральд Камбрезийский; возможно, эти слова характеризуют Ричарда и в момент похорон отца. Много позже, в час собственной смерти, он вспомнил о могиле отца в Фонтевро и велел похоронить себя у его ног. Здесь же, рядом с Генрихом, положена была в 1204 году Алиенора Аквитанская.

3 сентября Ричард короновался в Лондоне, где надолго оставил память о шумных пирах и милостях, какими осыпал «верных», но более всего — старых слуг отца. «Юного брата» своего Иоанна он с безмерной щедростью и опасной доверчивостью одарил деньгами, землями и правами, почти превращавшими его в вице-короля Англии на время отсутствия Ричарда.

Можно считать несомненным, что на Ричарда не падает ответственность за страшные еврейские погромы, разразившиеся в городах Англии в связи с коронацией и сборами в крестовый поход. Эта ставшая обычной реакция масс на крестоносный призыв встретила в нем, как обычно встречала со стороны высших властей в Средние века, твердый отпор.

Глава III Через Средиземное море

Европа конца 1189 года под разливом третьей крестоносной волны была полна возбуждения и тревоги. Ни второй, ни впоследствии четвертый походы не заставили вспомнить то, что пережито было в первом. Но третий был окружен той же торжественной всенародностью. Как сто лет назад, в феодальных замках, на погостах деревенских церквей и на городских площадях не говорили ни о чем, кроме вестей, приходивших из Палестины.

Множество знатных и незнатных воинов давно уже находились на пути туда или высадились на палестинских берегах, пополнив ряды огромной армии, собравшейся у Акры и начавшей ее осаду. Более полусотни кораблей с севера, несущих ополчения норвежцев, датчан, шведов и фризов, обогнули берега Испании. Фридрих Барбаросса со своей немецкой армией пробивал себе путь через горы и равнины Малой Азии. Все ожидания были теперь обращены на запаздывавших королей Англии и Франции, которые уже приняли крест и дважды — в декабре 1189 и январе 1190 годов — повторили обет. В их приготовлениях сказалось все их несходство. Филипп думал не столько о походе, сколько о том, что наступит на другой день после него. Судьба его королевства, казны и архива, только что начинавшего расцветать Парижа заботила его гораздо больше, нежели судьба далекого предприятия, в которое он ввязывался почти против собственной воли, подталкиваемый настроением окружающих. Уходя, он все готовил для возвращения и, принимая обязательства, думал, как бы свести их на нет. Этот холодный и трезвый государь знал, что настоящее дело ждет его в начинающем крепнуть его домене — в Париже. Не желая и опасаясь нажимать на плательщика своей страны, он, хотя и издал вместе с Ричардом постановление о всеобщем сборе в интересах похода так называемой «саладиновой десятины», охотно покрывал всех уклоняющихся от нее и то, что удалось собрать, намеревался использовать не на Иордане, а на Сене.