Эпоха крестовых походов и ее герои - [10]

Ричард же все напряжение мысли сосредоточил на крестовом походе. Сам себе военный и морской министр, интендант и министр финансов, он показал себя в этих сборах первоклассным организатором. Правда, при этом цели были принесены в жертву две цветущие страны — Англия и анжуйская, то есть Западная, Франция. Облеченный всеми полномочиями, кардинал Иоанн выкачивал «саладинову десятину» из Лиможской и Пуатевинской епархий. Другие агенты Ричарда делали то же в Англии. Учтя и реализовав сокровища своего отца, Ричард целиком направил их на организацию похода. Затем началась торговля всем, что только можно было продать, в особенности в Англии — потому ли, что здесь руки его были свободнее, чем в сеньориях, где он чувствовал себя вассальным государем, или потому, что он был равнодушен к судьбам своих островных владений и глух к идущим оттуда голосам. Города, замки и различные феодальные права, сюзеренитет над Шотландией, укрепленный усилиями его отца, графство Норгемптонское, проданное им за хорошую цену дурхемскому епископу («из старого епископа я сделал молодого графа»), — все брошено было на благо крестового похода.

При этом Ричард широко использовал буллу папы Климента III, который потребовал от тех, кто не участвует лично в походе, оказывать королю материальную помощь. Самых богатых своих прелатов и даже отчасти баронов Ричард часто вопреки их желанию отказывался взять в поход, но обложил поборами в десятки тысяч фунтов.

Даже ко многому привычных современников Ричарда поражала устроенная им «бесстыдная спекуляция». Например, он объявил недействительными все грамоты, прежде утвержденные государственной печатью, и потребовал для признания их законности приложения новой специально заказанной печати, взимая при этом случае соответствующую пошлину. Его известную шутку, что он «готов продать сам Лондон, если бы нашелся покупщик», люди знающие не могли не сравнивать с тем бережным вниманием, с каким Филипп II Август перед своим отбытием в поход отнесся к нуждам Парижа.

Свидетели безудержной распродажи Англии, даже при сочувствии целям похода, полагали, что она выходит за пределы здравого смысла, и искали для нее различных объяснений. Эти объяснения часто сводились к тому, что король видел в походе последнее свое предприятие — то ли потому, что он в порыве энтузиазма мечтал отдать крестоносному делу собственную жизнь, то ли потому, что он уже сознавал роковую надорванность своих сил, нажитую в скитаниях и распутстве. «Он желчно-бледен. Он страдает лихорадкой, и на его теле более ста прыщей… Через них выходит худая кровь», — такие слухи распускались о короле. Одновременно, впрочем, слагались песни и ходили легенды о его красоте и телесной мощи, и, кажется, эти легенды заслуживают больше доверия. Во всяком случае, хроники о недугах Ричарда заговорили только после многих недель осады Акры, когда половина войска (Филипп II Август не явился исключением) переболела различными болезнями. Желчная бледность и худая кровь слишком хорошо укладывались в общую картину для тех, кто хотел подчеркнуть в Ричарде дьявольскую природу.

Неизвестен точный численный и национальный состав армии Ричарда. Скорее всего, не правы историки, и, в частности, Картельери, когда именуют людей этой армии англичанами. Англия предоставила участникам похода в большом числе суда и коней, но что касается солдат, то вряд ли англичане играли особенно заметную роль. Среди вождей похода имена графа Лестера и епископов Кентербери и Солсбери теряются среди имен французских прелатов; рядовые же воины в знаменитой хронике похода — «Истории священной войны» Амбруаза — выступают однообразно под именами «анжуйцев, пуатевинцев, бретонцев и людей Ле-Мана», но только не англичан. И если автор «Истории» — сам французский трувер — называет в отличие от армии Ричарда армию Филиппа-Августа «французской», то нас это не должно вводить в заблуждение. По происхождению, языку, культуре армия Ричарда в преобладающей массе была такой же французской, как и армия Филиппа. Только экипажи кораблей, нужно думать, включали наряду с бретонскими и нормандскими также и английских моряков.

Ричард обдуманно снабдил свой флот всем необходимым: «золотом и серебром, утварью и оружием, одеждой и тканями, мукой, зерном и сухарями, вином, медом, сиропом, копченым мясом (и, вероятно, столь любимым северными моряками многолетним, прогорклым маслом. — О.Д), перцем, тмином, пряностями и воском». Эти запасы впоследствии были пополнены в Сицилии и на Кипре и позже, когда наступило время лишений, превратились в самые настоящие богатства, которые позволили английскому королю выдерживать случайности длительных осад и перекупать тех, кто прибыл в Палестину с Филиппом II Августом — от простых воинов до родственников французского короля. Собственно, еще во Франции многие бароны, соблазненные золотом Ричарда, стали предлагать ему свою службу. «Я не курица, которая высиживает утят, — говорил он по этому поводу в своей образно-саркастической манере. — В конце концов кого тянет в воду, пусть идет».

В этом явно крылись семена будущих раздоров. Но в июньские дни 1190 года, «когда роза разливает свое сладостное благоухание, ибо пришел уже Иванов день — срок, в какой Господь хотел, чтобы паломники двинулись в путь» (Амбруаз), о грядущих дрязгах мало кто думал. В ясное солнечное утро, соединившись в Везде, «с крестом впереди, с тысячами вооруженных людей, выступили светлейший король Англии и французский король. Движутся они на Восток и ведут за собою весь Запад. Различное по языку, обычаю, культу, войско полно пламенной ревности. О, если бы ему суждено было вернуться с победой!..»