Эпоха крестовых походов и ее герои - [34]

Вопросы эти в значительной мере заключали бы в себе ответ, если бы не было нескольких фактов, о которых не следует забывать.

Странствия купеческих караванов в конце XII века только до известных пределов были мирными, и столкновения, какие им приходилось иметь на морях и на суше, постоянно напоминали о том, что хозяйственную свою деятельность человечеству этого века все еще приходилось обеспечивать и защищать вооруженною рукой. Достаточно вспомнить хотя бы судьбу первых судов Ричарда у берегов Кипра.

Тут заметим, что поведение Ричарда в Сирии глубоко несходно с поведением Готфрида и иных ему подобных, «прямых сердцем» рыцарей. Взяв вооруженной рукой Акру и Яффу, он не только прислушивается — может быть, даже слишком — к желаниям и соображениям пизанских купцов, но идет на самые смелые комбинации, договариваясь с Саладином и опять-таки блюдя при этом европейские торговые интересы. Европейская торговля пока еще искала защиты рыцарского меча, и Ричард пытался ее дать и дал, как мог и умел. Иерусалим — так роковым образом слагалась судьба всего крестоносного движения — при этом оказался в стороне.

«Стремление вдаль» для самого Ричарда могло формулироваться как искание «Божия пути», но, несомненно, в его душе, норманна и провансальца, сына Генриха II и Алиеноры, скептика и артиста, пела такая могучая музыка совершенно земных голосов, что в ней иногда глохли молитвы паломника. Финансовые операции, смелые инженерные подвиги и кораблестроительные предприятия, организованные им подвижные наемные армии, даже его сарказмы и песни обличают в Ричарде Львиное Сердце человека какой-то новой поры — при всей кажущейся устарелости роли, исполнителем которой его назначила история. Эта роль оказалась весьма сложна, но он справился с нею, став заметной силой в движении, которое вело человечество к новым берегам.

Эпоха крестовых походов

Запад в крестоносном движении

Глава I Подготовка крестоносного движения

Как случилось, — спрашивает в начале своего повествования Фульхерий Шартрский, участник и хроникер Первого крестового похода, — что, презрев цвета мира, такие массы вняли голосу Божию, покинули жен, родных, имения и, по евангельскому велению, последовали за Богом, зажженные любовью к Нему и исполняясь Его вдохновения? Великие страдания претерпели наши воины. Они терзались невыносимыми муками голода и жажды. Их распинали, избивали, с них сдирали кожу и отсекали члены. Тысячи мучеников из любви к Христу погибли блаженною смертью, и их деяния озарены чудесами. Кто может не изумляться, видя, что мы, малый народ, могли среди столь многочисленной державы врагов наших не только бороться, но даже жить? Кто слышал когда-либо подобное? Вот Египет и Эфиопия, вот Аравия и Халдея, а также Сирия, вот Ассирия и Мидия, вот Парфия и Месопотамия, вот Скифия и Персида! Великое море отделило нас от христианства и замкнуло в руках теснивших нас, по изволу Божию. Но Сам Он сильною рукою хранил нас. Блажен народ, с которым владыка Бог его».

Фульхерий зажжен огнем того вдохновения, которое описывает, и в его свете происходящее для него озарено чудесами. Но он старается сдержать волнующий его энтузиазм и честно исполнить свой долг историка. Он исполнил его — это следует признать — очень дельно и объективно для своего времени и имел право, которым гордился бы всякий исследователь крестоносного движения, закончить свое введение словами: «Весь же ход великого дела, его начало и как к его совершению был подвигнут западный мир, и почему напряг он на него мышцы и волю, — разъяснит следующее далее историческое повествование».

Ища «составляющие» крестоносного движения, хотели видеть в нем этап экономической эволюции, длительный эпизод в борьбе за восточные рынки. Для известных элементов земледельческого населения Европы оно явилось продолжением начавшегося с XI века переселенческого движения; многодетные семьи аристократов-землевладельцев стремились использовать походы за море как средство удовлетворения возраставшей нужды в земельных наделах — феодах; в них также можно усматривать грандиозную рыцарскую авантюру, дававшую исход жажде приключений и подвигов. Все эти мотивы вполне вмещаются в крестоносное движение. Но больше всего и прежде всего в том, что было в них своеобразного, что делало их явлением всенародным, крестовые походы являются огромных размеров паломничеством, расширившим русло тех потоков, которые задолго до XI века катились на Восток.

Когда религиозное рвение Константина и Елены возвратило Иерусалиму его имя вместо языческого имени Элии Капитолины[43], открыло пещеру Гроба Господня и холм Голгофы, когда на горе Елеонской и на вершине Сиона засияли базилики, одетые торжественным искусством века Флавиев[44], когда «от Дана до Вирсавии[45] с Библией в руках обошли Палестину и установили памятные места священной истории Ветхого и Нового Завета», — туда двинулись дружины путников, охваченные «любовной жаждой видеть святые места». От IV до XI века около святынь Иерусалима среди массы посетителей от соседних восточных областей прошел не один гость далекого Запада.