Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [70]

«Въ лето 6816 бысть казнь отъ Бога, на моръ и на кони, а мыши поядоша жита; и бысть хлебъ дорогъ зело» [ПСРЛ 3, 1841: 223]. «Въ лето 6817 мышь поела рожь, пшеницу, овесъ, ячмень и всяко жито; и того ради бысть дороовъ велiа, межина зла, и гладъ крепокъ по всей земле Русской земле, и кони и всякъ скотъ помре» [ПСРЛ 10: 177]. Как отметила один из крупнейших современных отечественных антропологов А.П. Бужилова, в текстах данных летописных отрывков наравне с острым мором от неурожаев и недостатка пищи сообщается о сопутствующих среди животных и людей эпизоотии [Бужилова А.П., 2005: 287]. Согласно сложившейся в отечественной историографии традиции последняя была определена как сибирская язва, имевшая симптоматику, схожую с чумой.

Исходя из теоретических взглядов на возникновение «Черной смерти», именно эпизоотия была обозначена, как один из первых звонков приближающейся большой эпидемической вспышки средневековой чумы. Однако, скорее всего, это было лишь косвенным свидетельством. Куда более показательным является указание в вышеприведенных летописных отрывках на поедание мышами урожая зерновых. Скорее всего, увеличивавшееся в условиях благоприятных природно-климатических условий поголовье местных синантропических видов грызунов (серые мыши), в поисках необходимого количества пищи, вступило в контакт с человеческими сообществами. В результате этого и произошло ускоренное попадание болезнетворных микроорганизмов внутрь человеческого организма. При этом часть из них могла осесть и в организмах домашних животных, что в условиях продолжения жизнедеятельности последних привело, как к их совместной коэволюции в организме нового носителя с последующим проявлением в виде иных общих для человека и животных эпидемических заболеваний, так и к переходу к латентной форме заболевания с последующим появлением формы более опасной для человека. Однако, для последующего перехода к масштабной вспышке эпидемического заболевания крайне необходимо нахождение человеческого организма в состоянии перманентного стресса. Как уже было сказано выше, к последним относятся: голод, изменение климата и прибытие новой массы переселенцев.

Если продолжить далее текстологический анализ летописных сводов, то новгородские и псковские летописцы сообщают о возникновении в Северо-Западной Руси через нескольких лет после событий «лета 6817–6818» масштабного голода. «Въ лето 6822. Хлебъ беаше дорогъ в Новегороде; и [во Пскове] почали беаху грабити недобри людие села в городе, и избиша ихъ Псковиц 50, человекъ, и потомъ быстъ тихо. Избиша Корела городчанъ в Корелъскомъ городке и введоша Немецъ, Новгородци же с наместшкомъ Феодоромъ идоша на нихъ; на нихъ; и предашася Корела, наши же избиша Немецъ и Корелоу переветшковъ» [ПСРЛ 4, 1915: 255; ПСРЛ 5, 1851: 11]. Исходя из представленной в отрывке информации, можно заключить, что голодом оказались охвачены: Новгород, Псков, Корела и округа. Причем о масштабности данного события свидетельствует не только перечисление поселений, но и возникшие на фоне этого конфликты между сельскими и городскими жителями, немецкими купцами и новгородцами. Фактически налицо проявление стрессового напряжения древнерусского общества, оказавшегося в условиях масштабного голода.

Произошедшая через несколько лет вспышка эпидемического заболевания явилась закономерных итогом углубления стрессовой ситуации. «Въ лето 6826. Тое же зимы быстъ моръ во Твери на люди» [ПСРЛ 10: 181–182]. При локализации формы возникшего заболевания следует обратить на следующую запись: «Въ лето 6825. Тое же осени бысть знамете на небеси, месяца Сентября, въ денъ суботный до обеда: кругъ надъ Тверью, мало не състунился на помощь, имея три лучи: два на востокъ, а третей на западъ» [ПСРЛ 15, 1863: 409]. Если обратится к русской летописной традиции описания моров, то приведенное здесь описание небесных явлений могло являться завуалированной формой сообщения о вспышке эпидемического заболевания. Скорее всего, это была локальная вспышка чума, которая, согласно более поздним описаниям в летописных сводах, проявлялась на территории русских княжеств во второй половине года. Поэтому можно говорить о ее проявлении в 1317 году, что в свою очередь несколько корректирует точку зрения, устоявшуюся в отечественной историографии. Согласно ранним взглядам, данный мор датировался 1318 г. Подтверждает это предположение, составленное относительно чумы, присутствие указаний на разразившиеся военные бедствия против Тверского княжества, а также смерть сестры Узбек-хана княгини Агафьи [ПСРЛ 10: 180]. Скорее всего, аналогичная последовательность эпизоотии, массового голода и локальных вспышек чумы наблюдалась в этот период и на территории Золотой Орды.

Исходя из данных современных исследований, большую роль в завершении процесса возникновения «Черной смерти» сыграло ускорение климатических изменений. Начавшаяся в 1280-е г. коррекция движения атмосферных фронтов (вследствие изменения теплого атлантического течения Гольфстрима), привела к тому, что около 1320-х г. увеличился общий сток пресных водоемов, окружавших Каспийское море, и последующее повышение уровня последнего [Берг Л.С., 1934: 20–21; Варущенко С.И., Варщенко А.Н.: 1984: 65]. Это привело к быстрому крупномасштабному подтоплению обширного пространства Северного Прикаспия и Приаралья с пастбищами, многочисленными поселениями и столицей Золотой Орды в XIII–XIV вв. [Артюхин Ю.В., 2009: 318]. Причиной тому, по мнению отечественных исследователей, стала сейсмическая активность в районе южного берега Каспия, проявившаяся в опускании дна Астрабадского залива и рост грязе-вулканической деятельности на Северном Кавказе [Вознесенский А.В., 1927: 780]. Именно в этот период путешественники массово зафиксировали внешние проявления активизации вулканов (землетрясения, огненные явления, бурление воды, появление резкого запаха сероводорода и метана, возрастание мощности выхода через трещиноватые горные породы радиоактивного газа радона).