Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [49]
В последующие периоды эпидемии чумы хотя и встречались, однако они не носили столь масштабный характер, как первые две волны чумы. Вплоть до начала XIX в. на территории Российского государства не реже чем раз в десятилетие фиксировалась крупная эпидемия чумы. Свидетельством тому, по мнению Д.Т. Александера, является присутствие в названиях населенных пунктов Северной Руси корня «язва» (Язецово, Язвище). Если в целом анализировать все последующие после «Черной смерти» вспышки чумы, то можно говорить о долгосрочном воздействии данного исторического факта. Однако, только вспышки второй половины XIV–XV вв. являлись непосредственными продолжениями знаменитой первой волны Второй пандемии чумы [Alexander J.T., 1980: 14].
Псковская вспышка 1360 г., хотя и являлась «Черной смертью», но, скорее всего, имела локальный характер. Более интересной с исследовательской точки зрения представляется вторая волна эпидемии средневековой чумы. Начавшаяся в 1364–1365 гг. на юго-востоке, пройдя через Нижний Новгород, она достигла Москвы. Здесь она повторно отмечается в 1366 г. Причем охваченной оказалась и Литва. Скорее всего, из-за «прицепных» эпидемий она продолжалась вплоть до 1369–1370 гг.
В 1374–1377 гг. вспышки чумы были зафиксированы в Золотой Орде, Тверском княжестве, Киеве и Смоленске. Следующая вспышка данного эпидемического заболевания отметилась в Пскове, Новгороде и Смоленске в 1387–1390 гг. Последняя из вспышек XIV в. разразилась в 1396 г. в шедшем на город войске Аксак Тимура, которая смогла несколько снизить татарскую угрозу для Москвы.
В целом XV век Д.Т. Александер характеризовал уменьшением масштабности вспышек эпидемий чумы и их частоты. Так крупные из них были отмечены в Смоленске (1401 г.), Пскове (1403–1404 гг.) и по всей Руси (1408 г.). В период между 1417 и 1428 гг. они непрерывно продолжались. Причем летописцы при описании этих эпидемий старались использовать термины, которые использовались ими ранее при передаче информации о бубонной и легочной форме данного заболевания. То же относилось к указанию общего числа погибших в результате данной эпидемии. При этом автор исследования считал, что из-за того, что в это время на Руси были отмечены масштабные голода, вызванные чрезвычайными холодными зимами, и систематически чередовавшиеся другие заболевания, близкие по симптоматике к бубонной чуме (тиф и голодная лихорадке) численные данные, приведенные в летописных сводах, могли соответствовать действительности. Причем, наиболее широкое хождение на территории Руси в этот период получил эрготизм, отравление, возникшее как следствие недоедания зимой и ранней весной, или интоксикация микотоксинами животных и людей после употребления в пищу неправильно хранившихся злаковых. Именно подобный случай был отмечен в Новгороде в 1420–1421 гг. Собственно масштабный голод был зафиксирован здесь и на следующий год.
После длительного затишья эпидемия чумы была зафиксирована в Пскове в 1442–1443 г., Новгороде в 1465–1467 гг. и снова в Пскове в 1487–1488 гг. Скорее всего это были вспышки бубонной чумы. Через полтора столетия после своего начала ослабевающая «Черная смерть» превратилась в важный военно-политический фактор во взаимоотношениях между русскими княжествами и распадающейся Золотой Ордой. Так, например, по заключению Д.Т. Александера, именно чума «помогла» Москве завоевать Новгород в 1478 г., а чуть позднее вытеснить татарские государства — наследники Золотой Орды — с политического пространства Евразии, и превратить Россию в Евразийскую империю [Alexander J.T., 1980: 15–16].
§ 3. Современное состояние западной историографии «Черной смерти»
В 1980–2000-х гг. в западной историографии «Черной смерти» стал наблюдаться рост критики устоявшихся ранее догм. Первое, что было поставлено под сомнение западными исследователями, — определение самого заболевания. Так, Грэхем Твиг в опубликованном в 1984 г. исследовании подставил под сомнение общепринятую точку зрения, что вспышка средневековой чумы являлась легочной формой чумы [Twigs Gr., 1984]. Свое мнение он обосновал тем, что климат и экосистемы Западной Европы, особенно Англии, исключали возможность самого распространения заболевания посредством крыс и блох. Поэтому, заключил он, скорее всего это была даже не бубонная чума (Yersinia pestis), а возникшая в более жестких условиях легочная форма сибирской язвы (Bacillus anthracis).
В области исторических исследований по теме «Черной смерти» можно выделить работы К. Бергдольта [Bergdolt K., 1989; Bergdolt K., 2000]. В них ученый высказал традиционную оценку западных специалистов на данное историческое событие. Используя средневековые источники, немецкий профессор попытался реконструировать культурную составляющую эпохи «Черной смерти» в разных европейских регионах. Однако, он ограничился лишь первой волной Второй пандемии чумы (1346–1352).
Более основательно к осмыслению «Черной смерти» подошел американский тюрколог Ю. Шамильоглу. Основной акцент он сделал на анализе данного исторического факта в Золотой Орде. В опубликованной в 1993 г. статье он отталкивался от точек зрения на Вторую пандемию чумы У.Х. Макнилла и Д.Т. Александера [Schamiloglu U., 1993]. Впрочем, не последнюю роль в формировании его оценки событий сыграли исследования казанского историка М.А. Усманова, посвященные письменным источникам Золотой Орды, а также Д.Г. Мухаметшина, исследовавшего средневековые татарские надгробия [Мухаметшин Д.Г., Хакимзянов Ф.С., 1987; Усманов М.А., 1972; Усманов М.А., 1979].
