Эпоха 1812 года и казачество. Страницы русской военной истории. Источники. Исследования. Историография - [28]

Эти уходящие глубокими корнями в седую донскую старину почти былинные правила просуществовали в воинской практике иррегулярных соединений Российской империи довольно долго. Официально их отменили лишь во времена жесткого правления Николая I, но сам «дуванный» дух среди казачества вряд ли можно было искоренить в одночасье даже на основании выхода самого строгого запретительного регламента. Это вполне объяснимо, так как вольные казачьи общины, сформировавшиеся и постоянно находившиеся в ожесточенных схватках со своими степными соседями, переняли от них многие «варварские» и «азиатские» обычаи ведения военных действий. А как известно, период «варварства» проходят в своем развитии любые человеческие сообщества и народы, не исключая даже тех, которые сегодня являются образцами цивилизованности.

К 1812 г. стародавние «дуванные» традиции казачества, вероятнее всего, уже значительно видоизменились из-за возросшей численности и усложнения войсковой структуры (десяток, сотня, полк, бригада, отдельный корпус). Например, каждый десяток в сотне вел уже свое хозяйство и возил продовольствие и имущество в отдельных от остальных сумах (отсюда у казаков возник новый термин «односум», то есть сослуживец). Видимо, уже тогда вся военная добыча, при сохранении незыблемости устоявшегося принципа коллективизма, собиралась воедино на уровне десятка или сотни, а затем какая-то часть выделялась в вышестоящие войсковые инстанции для распределения среди непосредственных казачьих начальников. Все подробности и пропорции дележа захваченной добычи выяснить трудно за неимением надежных источников, но бесспорных доказательств того, что такая система функционировала во время войн, достаточно. Поскольку этот процесс не афишировался и происходил скрытно от любопытных российских глаз (во многом противореча имевшимся юридическим постановлениям империи) и регламентировался укоренившимися в массовом сознании неписанными нормами казачьего обычного права, то остались лишь глухие упоминания и косвенные свидетельства о стойкой живучести законов «дувана» на театрах военных действий.

Не только в ХVIII в., но и в начале ХIХ столетия высшие лица в российской бюрократической иерархии не порицали и не считали зазорной практику захвата военной добычи казаками, мирились или просто закрывали глаза на эту проблему. Иногда же использовали в своих целях, играя на корыстных интересах казачества. Так, в 1801 г. император Павел I, посылая своих донских подданных в экспедицию на завоевание английского Индостана, недвусмысленно обещал атаману В. П. Орлову в награду Войску Донскому за предстоящие лишения и подвиги «все богатство Индии». Генерал от инфантерии князь П. И. Багратион в 1809 г., руководя русскими частями в Молдавии на театре военных действий против турок, в своем приказе по армии, обращаясь к российским воинским чинам разных рангов, подтверждал, во избежание каких-либо конфликтов, устоявшееся и апробированное на практике правило: «Более половины (добычи) никогда от войск казачьих не требовать и не брать».

Сохранились на этот счет многие свидетельства современников, правда они, исходя из общепринятых тогда общеевропейских представлений, квалифицировали действия казаков, как грабеж. Весьма примечательны в этом отношении мемуары графа А. Ф. Ланжерона, в которых он вспоминал поведение в Молдавии казачьих полков и их командиров в 1809 г.: «…ради грабежа наши легкие войска уменьшались почти наполовину. Каждый начальник посылал от своего полка целые отряды на Дон с награбленным добром». Можно также привести нестандартную характеристику, составленную до начала кампании 1812 г. французским разведчиком капитаном де Лонгрю на казачьего генерал-майора П. М. Грекова: «Человек очень храбрый, очень предприимчивый, руководит обыкновенно опасными экспедициями авангарда… Грабитель». Такая «громкая» слава о казачьих командирах в то время очень быстро докатилась и до берегов Сены. Не случайно, даже Наполеон спросил в 1810 г. у пребывавшего в Париже царского флигель-адъютанта полковника А. И. Чернышева: «Много ли грабили в Турции наши генералы?» Получив, вполне естественно, отрицательный ответ от русского офицера, французский император примирительно заявил, что он все-таки не отваживался бы отвечать «за начальников нашего авангарда и за наших полковников-казаков».

Среди многочисленных воспоминаний об эпохе 1812 года также можно найти упоминания о казачьих грабежах и даже о причастности к ним высших казачьих начальников, включая легендарного донского атамана М. И. Платова. Так, генерал А. П. Ермолов, характеризуя ситуацию после оставления русскими армиями Смоленска, писал: «Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда». Другой, не менее осведомленный очевидец, адъютант главнокомандующего М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский, даже попытался уточнить некоторые детали: «…меня уверяли достоверные люди, что Платов посылал на свой счет грабить деревни и села, и отправлял на Дон несколько обозов с похищенными таким образом вещами». Слухи о распространении мародерства в армии достигли Петербурга и обеспокоенный Александр I прислал листы с особой формой присяги (клятву не покидать воинские ряды, не обижать обывателей, не грабить), а кроме того, предложил М. И. Кутузову принять целый комплекс строгих мер и объявить войскам по этому поводу императорский приказ.