Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958) - [18]
Ваш Г. А.
26. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
Manchester 24 мая <19>57
Дорогая Мадам и друг бесценный Ваше письмецо — долгожданное! — меня очень удивило. Я был уверен, что Леонидов давно деньги Вам прислал. Единственное, что могу Вам посоветовать: напишите ему — Вы или Жорж, — но не реприманд, а вопрос, т. е. когда уже рассчитывать, мы сделали долги и т. д. Мне неудобно ему писать, я ведь его совсем мало знаю. Но сошлитесь на меня: я его спросил, уходя от него: «Это верно? Могу написать Ивановым, что деньги будут?» Он ответил: «Верно! Можете написать». И дал срок — недели две. Напишите и Померанцеву, пусть напомнит. Кстати, до Вашего письма, накануне, мне вдруг Леонидов приснился, что будто бы он разорился и в нищенстве. Надеюсь, что это не так, хотя tout arrive[231].
Я здесь еще дней 10, а потом в Париже, если все будет в порядке. То, что Вы пишете о Ваших любвях и поклонниках, мне очень по душе. Не унывайте, дорогая детка, пока душа молода, человек тоже молод. А душа не стареет, в чем я все больше убеждаюсь и из чего заключаю, что она в самом деле бессмертна (раз не стареет). Я только боюсь, что в будущей жизни окажусь лягушкой или червяком, а хотел бы быть Рамзесом или Линой Кавальери[232]. На крайность Дианой Карэн. Писал на днях о «Н<овом> журнале» и написал несколько прочувствованных слов о Жоржиных стихах, вернее, не о них, а о нем вообще[233]. Какая страшная дрянь Олег Ильинский (?)
Будапеште![234] Я все меньше выношу эти поэтические актуальности. Что Ваш Кормэйль? Неужели мечта Ваша исполнилась? Очень буду рад за Вас, конечно, но мне будет жаль, что не к кому будет ездить в Hyeres, — разве что к Зое Симоновой![235]
Ну, до свидания. Напишите, если что будет от Леонидова. Я его в Париже, м. б., где-нибудь встречу и тогда сделаю удивленное лицо. Будет — должен быть, по крайней мере — вечер памяти Алданова[236], на котором я произнесу speach[237], Леонидов, как молодой писатель, наверно придет.
Целую, обнимаю и желаю всяких успехов.
Ваш Г. А.
27. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
7, rue Frederic Bastiat Paris 8 27/VI-57
Chere Madame, amie и все прочее!
Спасибо за письмецо. Очень рад, что, наконец, «свершилось», и Леонидов прислал деньги. Я его не видел, но звонил ему и просил передать, что звонил. М. б., это на него подействовало, т. к. он, конечно, понял, зачем я звонил. О том, чтобы к Вам заехать по дороге в Ниццу, увы, как о «прыгать», нет речи: я еду автокаром, через Гренобль. Если доживу, приеду в сентябре. Кстати, во Францию приезжает моя сестра, Таня[238], и в сентябре должна быть в Ницце. Пишет, что она — «толстая старуха», что мне трудно себе представить. Относительно кружения в сливках света, Вас интересующих, могу сообщить немного: видел Гингеров, Прегелыну, Лиду, — все то же. Видел еще американцев — Гринбергов, Женю Клебанову. Гринберги спрашивали о Вас, они приехали со своим автомобилем и собираются разъезжать по Франции! Еще видел Маковского, plus «гад», que jamais[239]. Я его не выношу. Кажется, все. В понедельник алдановский вечер, на котором будут, верно, еще сливки. Я всегда лечу в Париж на крыльях любви, а долетев, удивляюсь: чего так стремился? Притом, у меня под крышей[240] жара нестерпимая. Неожиданно я получил приглашение в Мюнхен, на какой-то съезд, в конце июля (верно, устроил Бахрах, который там). Но, по здравому размышлению, не поеду и уже им ответил: хотя taux frais payes[241], но чего ради тащиться в жару и сидеть там три дня, слушая какие-то доклады? Если бы они платили, кроме расходов, дело было бы другое. Относительно Зои Симоновой, простите, дорогие товарищи, не одобряю: ну, чего обижать une pauvre mioche[242], дорвалась до литературы, и Бог с ней! Мир, мир, мир, везде и повсюду, и Блоку от ее Герцена никакой обиды нет. Оцупа о Лермонтове и высших вопросах я прочел полстолбца и бросил, решив: зачем я буду себя утруждать? Водов, кажется, думает, что это все великая мудрость и блеск, я ему смутно намекнул, но он сказал: «Кускова в восторге». А Кускова пишет о Некрасове: «и сказать, что это когда-то нравилось!» Ну, passons, так было, так будет.
Относительно любви и поклонников, то Троцкий был прав: «продолжайте, mademoiselle!»[243], только найдите кого-нибудь помоложе. Не знаю, какой великий писатель (кажется, Вольтер), сказал, что понять, что такое любовь, в смысле poignant[244], можно, лишь влюбившись в женщину на 25 лет моложе тебя. Вот с этой точки зрения я бы очень советовал Вам влюбиться в 20-летнего мальчика, на что, впрочем, Вы по легкомыслию своему не способны. А жаль. У женщин это, должно быть, она более poignant, чем у мужчин, чему пример — Федра. Кстати, я нашел у того же Вольтера строчку, от которой пришел в восторг:
C’est moi qui doit tout, puisque c’est moi qui t’aime[245].
Совсем на него не похоже. Как здоровье, Ваше и Жоржа? Напишите теперь в Ниццу (но если напишете до 8 июля, то еще в Париж!) — адрес: 4, avenue Emilia, chez Mme Heyligers, Nice, ибо моя хозяйка Lesell вышла замуж, жениху 82 года, и теперь она Heyligers. До свидания, cherie и дорогой друг. Я очень люблю Ваши письма, всячески, так что доставляйте одинокому старцу удовольствие. Жорж же, простите, свинья, ибо не пишет никогда и забыл Мурзилку. Я в жизни хочу помнить только хорошее и забыть плохое. В этом (как во всем) надо тренироваться, а в особенности ежедневно повторять: «яко же и мы оставляем должником нашим»
