Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958) - [17]

Сначала о делах.

Леонидова я до сих пор не мог добиться. Он, по-видимому, ошалел от Legion d’Honneur[212] (поздравили Вы его?), куда-то уезжал, был неуловим. Наконец, вчера я говорил с ним по телефону и условился о свидании на четверг. Сделаю все, что могу, буду persuasif[213], сколько могу, и сейчас же отпишу, что и как. Что выйдет, не знаю, но постараюсь, чтобы вышло хоть что-нибудь. Кстати, Жорж соизволил сделать приписку на Вашем предыдущем письме, приведшую меня в гнев, ярость и возмущение: Pour une fois[214] сделай для меня что-нибудь конкретное». «Выходит, значит, соловья баснями не кормят» или что-то вроде. Но сделать что-нибудь «конкретное» насчет комнаты в Cormeilles мог бы только Господь Бог, а со сбором денег у меня тоже возможностей мало, а главное, я бездарен, как пень, в этом смысле. Тут надо бы быть Роговским[215] или хотя бы Рогнедовым[216]. Ну, passons, не стоит об этом говорить.

Я был в первый же день приезда на панихиде по Вольской на rue Daru. Ляля страшно расстроена, что неожиданно. Но напрасно она написала в faire-part: «dans la 6-eme annee»![217] Бедная Ninon была бы возмущена. Зачем было это оповещать? Кого я вообще видел? Всех понемножку, но все какие-то кислые. Бахрах, друг моего сердца, как Вы, верно, знаете, отбыл в Мюнхен[218], Лида стала на 9/10 несносна из-за претензий и обид на весь мир, Маковский все тот же старый хрыч и еще поглупел, по-моему. От Оцупа — ни слова ни у кого, но я жду грозы и выговора с высоты Синая. Да, попросите, пожалуйста, Вашего друга Померанцева прислать Вам статейку «Опять о поэзии», если Вы ее еще не читали: там есть пассаж обо мне. Я был глубоко изумлен, т. к. cela frise 1е[219] хамство, и даже больше, чем frise. Это не полемика, а черт знает что по тону. Я его, кстати, встретил у Неточки третьего дня и сказал ему, что если не обижаюсь, то только по своей беспредельной лености. Он замахал руками и что-то стал объяснять, считая, что в статье в «Опытах»[220] я его страшно оскорбил, не называя его, но определенно на него намекая. Ля даже забыл о его существовании, когда писал эту статью! Ну, passons, тоже. Скучно жить на свете, господа, и, в сущности, мне давно все все равно, совсем.

Вот «descente de lit» — еще не совсем все равно. Но моя последняя lis d’ete[221] только что известила меня, что не приедет, ибо военные власти не пускают. Оно, м. 6., и лучше, т. к. надо вести при ней сверх-роскошный train[222] жизни, а, господин Мандельштам, это вам не по средствам. Съездил в Enghie, выиграл 4 т<ысячи>, а больше ездить боюсь, мало капиталу. Еще видел старика Гласберга[223] (у масонов), который с Вами будто бы играл в винт. Все бывает на свете. Он хоть и развалина, но страшный донжуан, и при очередном его винте советую вступить с ним во флирт для всяческих протекций. Восхищался лекцией какого-то прокурора, — это Ваш, который <строчка не читается>.

Ну, дорогая душка, до свидания. Я на старости стал болтлив, начну писать, не могу кончить. Напишу, значит, в пятницу, после Леонидова. Обнимаю и целую обоих и желаю всего.

Ваш Г. А.

25. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

7, rue Frederic Bastiat Paris 8 12/IV-57

Дорогая Madame

Ну, вот — был вчера у Леонидова. О спектакле, как о «прыгать», нет речи. Он не может (или не хочет) ничего устроить. Предложил мысль идиотскую: сделать спектакль русских писателей, т. е. чтобы играли писатели. Vous voyez cela![224] Как бы это все блестяще прошло, какой был бы сбор. Я просил его о другом: у него бывают известные артисты в его бюро, пусть бы он с каждого что-нибудь брал pour un grand poete russe[225]. Но тут он скис — «неудобно» и т. д. В конце концов вот что он предложил: с какими-то своими друзьями «в складчину» он дает 30 000 фр<анков> — и Вам их пошлет. Я спросил: верно ли это совсем, могу ли я Вас об этом известить. «Да, абсолютно верно, можете Иванову написать». Когда пошлет? В течение ближайших двух недель, через меня — или через Померанцева, если меня уже не будет в Париже. Вы, верно, надеялись на большее, но и это некий капиталец, и я рад, что вышло хоть это. У меня было опасение, что, кроме слов и советов, ничего не будет. Он в полном литер<атурном> преклонении перед Вами обоими (о Вас — очень смешно: перескажу при радостном свидании), но тут же говорит: «А Сергей Горный![226] Какой алмазный талант!» Et ainsi de suite. Оказывается, он с Вами не знаком, а я думал, что Вы у него бывали. В понедельник его чествование[227], по поводу Legion, я должен пойти, косвенно им облагодетельствованный, хоть и не для себя. Когда получите деньги, напишите (т. е. Жорж) ему трогательное письмо.

Сейчас получил от Кантора «Р<усскую> мысль» с Оцупом о Достоевском и обо мне[228]. Какие высоты, какой пророческий тон. «Мое водительство…» — читали Вы это? Между прочим, я написал о том, что его статья написана с «синайских высот», а он сказал Водову, что это намек на его еврейское происхождение. Даже Водов изумился такой догадливости! Я продолжаю вертеться в сливках, сегодня обедаю у Вашего друга Рабиновича с дурой-Лидой[229]. До свидания, cherie et tant chere