Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа» - [2]

В своем предисловии Юстин с уважением отзывается о Помпее Троге, сравнивает его с Геркулесом, имея в виду великую задачу, поставленную автором «Historiae Рhilipрicае»: привести в порядок и дать в последовательном изложении весь материал всемирной истории. Задача Юстина другая: он задумал, выпуская все, что казалось ему не интересным и не являющимся поучительным примером, составить своего рода выборку (fiorum corpusculum). Фактический материал вновь подвергся пересмотру и отбору с примитивной морализирующей точки зрения. Эпитоматор, как об этом свидетельствуют прологи и самый текст Юстина, выбрасывал иногда обширные части сочинения Трога, содержащие ценные сведения, и безжалостно искажал даже то, что вводил в свое изложение. Несмотря на это, произведение Юстина имеет важное значение как исторический источник, в особенности для эпохи эллинизма. Это положение станет более ясным, если обратить внимание на историческую обстановку, в которой появилась «Historiae Philippicae».

В середине II-I в. до н.э. античный мир пережил события, которые не только отразились на всем ходе его последующего развития, но и наложили сильнейший отпечаток на сознание современников. Эти события, обусловленные в конечном счете социально-экономическими факторами, в свою очередь, содействовали обострению классовой борьбы и в Италии, и за ее пределами. Развитие рабовладения в его самых жестоких формах, ломка старинных форм жизни, включение сравнительно отсталых областей в сферу мировой политики принимали иной раз характер настоящей катастрофы. Население покоренных стран неодинаковым образом реагировало на опустошительные римские завоевания. Некоторые греческие государства и союзы ожесточенно сопротивлялись римской агрессии, ища себе союзников на эллинистическом Востоке. Другие стремились заручиться содействием всемогущих завоевателей и были признаны «друзьями и союзниками римского народа». Третьи предпочитали до поры до времени оставаться нейтральными, выжидая хода событий и желая примкнуть к той стороне, которая окажется победительницей. То же наблюдается и в восточно-эллинистических государствах. Там не было недостатка в попытках дать энергичный отпор завоевателям, претендовавшим на мировое господство, но не было также единства и последовательности в политике этих государств. С другой стороны, сопротивление римлянам выливалось в иную форму – форму широких социальных движений или местных движений сепаратистского характера, в которых борьба провинциального населения тесно переплеталась с борьбой партий в Риме.

Ярким примером социальных и в то же время антиримских движений служит восстание Аристоника в Пергаме, доставившее римлянам так много хлопот, или восстание Лже-Филиппа в Македонии. Первое и второе восстания рабов в Сицилии также теснейшим образом связаны с политикой римлян в провинциях, с массовым обращением в рабство свободного населения Малой Азии и Сирии. Хотя все антиримские движения, какой бы характер они ни носили, были подавлены, однако эта борьба в течение примерно ста пятидесяти лет не могла не оставить глубоких следов в сознании населения, и даже в тех скудных известиях, которые дошли до нас, мы можем уловить чувства и мысли, которые возбуждала римская агрессия у провинциального населения, в частности у эллинов, почувствовать ту силу сопротивления, которую она вызывала.

В последние два-три десятилетия проблема римского «империализма» привлекала внимание многих исследователей. Понятно, что не только решения, но и правильной постановки этой проблемы в буржуазной историографии дано не было. Но и в советской науке, в которой соответствующие концепции этой историографии подверглись справедливой и убедительной критике, не было обращено достаточного внимания на одну сторону вопроса, которая имеет огромное значение для понимания всей проблемы в целом, а именно на идейный протест против римской политики, против приемов завоевания и дипломатии римлян. Между тем нельзя думать, что весь этот поток произвола, насилий и разрушений всякого рода, обращение в рабство десятков и сотен тысяч свободных людей, примеры неслыханно лицемерной и коварной международной политики, грубое вмешательство во внутреннюю жизнь населения покоренных областей, ограбление провинций откупщиками и ростовщиками, что все это не отразилось на сознании людей этого времени, в их философии, историографии, публицистике, художественной литературе, верованиях и чаяниях. Вопрос этот требует специального исследования на основе всего имеющегося материала. Такая задача здесь не может быть поставлена, но все же для понимания «Historiae Philippicae» необходимо напомнить об этом движении умов, об этой волне негодования и ненависти, о стремлениях к лучшему будущему, о проклятиях, надеждах и пророчествах, которые появлялись и множились в связи с развертывающимися событиями. Правда, победы римского оружия и установление принципата естественно привели к господству в литературе и философии официальной идеологии, к прославлению Рима и его исторической миссии, к идеализации Pax Romana и его хранителя – Августа. Но даже эти победы в области идеологии не могли вовсе заглушить осуждающие голоса людей, выдвигавших против Рима тяжкие обвинения, отказывавшихся преклониться перед успехом, добытым любыми средствами. Именно в эллинистических странах этот протест звучал всего громче, там вырабатывалась сложная аргументация, обращавшаяся к историческим примерам, философским доказательствам, к чувству и моральному сознанию для борьбы с ненавистной властью грубых завоевателей. На Востоке этот протест обычно принимал религиозную форму. Представлению о земном владыке противополагалась идея о господине неба и земли, о спасителе людей, Мессии, о небесной награде, ожидающей несчастных и гонимых за все их невыносимые земные страдания.