Эпитафия для дурака - [4]

- Кто командовал "поднять флаг"? Я спрашиваю, кто командовал? Ты?! Вот сам и поднимай! - - (аплодисменты с галёрки, дамы хихикают).

- - Успокойся, не над тобой.

Так что ж они всё пьют мою кровь, что ж они всё нюхают пыль... Я ли это был среди них, а теперь развязан лежу... - - Вот, уже как песня. Я лежу за дверью в углу, словно мандариновый цвет. А она командует: "Встать!"- только всё не мне, а гостям. Не допив бокалов, встают гости и идут танцевать. Я ли это слышу их смех, я ли это здесь на полу? Где же вы, мои небеса... звёзды... не она ль в вышине их зажгла от жизни своей... или это смех её губ, а в бокалах тёплая кровь... - - Сейчас заплачу.

Распахните мне дверь, и ветер напоит вас запахом утра и, пьяные, вы будете смеяться. Что это ты нам принёс, чем вздумал нас позабавить? И раскачиваясь в такт, будете хлопать в ладоши и кивать, и смеяться. - Ах, она опустилась прямо в траву, я видел это, я видел, я всё видел! Послушайте!.. Слышите? - Это шелестит кукуруза,- скажете вы.- Это ветер доносит шелест кукурузных побегов. - Да нет же! Я всё видел! Это шелест её платья. - Ах, она бедняжка,- сочувственно скажете вы, давясь от смеха.- Подумать только, прямо на землю... Откройте мне дверь! Я хочу уйти. Вы глупые, вы ничего не видели и не верите. Я принёс вам ветер и свежесть утра, а вы!.. Пусть вам будет стыдно, я уйду, и пусть вам будет стыдно. - А нам не бывает стыдно!- говорите вы и, смеясь, хлопаете в ладоши.- Нам не бывает стыдно. Пусть стыдятся те, кто опаздывает на завтрак. Вот, почитай в газете, пусть им будет стыдно, правда? Заглянув в газету, я уже не могу оторваться, не дочитав до конца. Что-то произошло этой ночью. Мне кажется,- или это только почудилось?- что я видел дым и пламя... Или это было во сне?..

Нельзя раствориться бесследно, даже в воде. Что-то остаётся - вкус, запах, цвет... Что-то выпадет в осадок. Яд без цвета и запаха. Змея каждую ночь заглатывает свой хвост, змеи, которые завелись в моём теле, заставляют меня совершать круги, двигаться как марионетка, утром идти туда, где меня пропустят по предъявлению пропуска, а вечером - всегда туда, где меня ждёт ужин или хотя бы постель. Змеи, которые завелись в моей постели, оплетают меня упругими кольцами и сдавливают моё тело до боли в паху и в висках. Я протягиваю руку к тумбочке и наощупь включаю будильник. И я хочу раствориться во сне, но уйти бесследно нельзя. Они всегда найдут нас. А она всегда где-то среди чужих, в облегающем платье, по которому змеятся огни от свечей. И достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до цветущей ветки, прильнувшей к самому окну, но форточки нет, и я разбиваю стекло рукой,- кровь брызгает на белую краску подоконника,- слышится злорадный хохот далеко в коридорах. Цветы чернеют, обожжённые невидимым пламенем зимы. В разбитое окно врывается холод. Сидя на полу, я кутаюсь в плед и жгу спички, и в воздухе пахнет серой. Они всегда найдут нас по запаху.

Я - Лаокоон.

Что я могу? Я складываю костёр из тонких вишнёвых веточек, чтобы дым его был приятен ноздрям богов, которые, быть может, спят теперь или спорят между собой, кому взять на себя грязную работу прикончить меня. И когда тот, на кого падёт жребий, явится в своих воинских доспехах, закопчённый как окорок, надеюсь, я буду спать. Пусть это будет ночью и без боли. Я больше не могу видеть кровь. Я не хочу, пусть он уйдёт, я не могу его видеть, пусть он уйдёт! - Жить наяву, здесь, где всё, чем ты грезишь - наркотик, а всё, что ты пьёшь, пытаясь утолить жажду - яд или уксус... Или умереть во сне... Они не предоставят мне выбора. Они решат это между собой. Завтра. С утра всё замело снегом, пальцы не гнутся, и я жгу на снегу бензин, чтобы отогреть их, и сам уже похож на закопчённый агрегат, автомат по сбору вишнёвых веточек, вмёрзших в окаменелую землю. Механизм для рытья освещённых шахт во тьме ночи. Когда он придёт, я могу не суметь отличить его от себя и подумать, что проснулся и вижу себя в зеркале. Что тогда будет правдой? ... Завтра всё разрешится само собой.

Время - это великий взрыв. Из-под обломков можно извлечь только обломки, и никогда ничего цельного. Обломки прошлого, можно составлять их заново вроде мозаики или пасьянса, или сочинять роли для своих любовниц, но никому не дано вернуться. Вот умер ты, к примеру, и что же? Впереди новая жизнь, а в старую уже не вернёшься, и ничего в ней не поправишь. Здорово, правда? Время - вот главное историческое событие. Прошло время. И вот уже двадцатый век. И тот подходит к концу. Самое прекрасное и самое чудовищное творение... Кого? Человечества? Бога?..

Я долго искал красивых женщин в этом городе и, наконец, пришёл к выводу, что красота - это вопрос освещения.

И когда я уйду во тьму, я стану ещё красивее, ведь от меня останутся лишь обломки, и наверное, они будут весьма живописны. А впрочем, почему это я уйду во тьму? Я уйду к свету!

И вообще, всё проще простого - не хочешь, не пей!

Учитель физики,- а ведь я учился в школе и даже изучал физику,- однажды сказал мне: "Не экономь бумагу, это не остроумно!" И прав был, наверное. (Вот почему я пишу всё время с новой строчки.) Одно я понял точно - сюжет у меня всё никак не получается. Может, пора уходить к свету? Осмотреться там, что, как... Антракт пора объявлять, вот что. А там и улизнуть можно - может, никто и не заметит. Да и вам пора. А то ведь автобусы не будут ходить, как пешком-то дойдёте? Да и метро тоже... Есть одна хорошая мысль - о том, что автобус уезжает из центра к окраинам вовсе не потому, что водителю не нравится центр, а просто потому что таков маршрут этого автобуса - "рейсовый номер такой-то".